Александр Башлачёв - Человек поющий

Александр все чаще находился в состоянии депрессии. Рассказывает Анастасия Рахлина: «Когда у него начался вот этот кризис, он был не то что тяжелый — он был невыносимый! Ты не можешь с человеком законнектиться. Беседа на уровне: „Ой, что-то я сегодня была на работе'', — не ведется». Вспоминает Виктор Тихомиров: «Я у него имел неосторожность в троллейбусе спросить: „Слушай, а ты что-то как-то давно новых песен не писал". Он как-то вздрогнул и говорит: „Как ты можешь так спрашивать?" Указал на бестактность вопроса. Действительно, немножечко бестактно. Но мне показалось, что ничего, вроде разговор какой-то шел». Рассказывает Александр Житинский: «Больше всего он переживал, что ему не пишется. Не пишется ему так, как писалось раньше, в его родном городе... С тех пор как его Троицкий пригрел, показал миру, сказал, что это — такое явление, замечательный поэт, он закомплексовал. Он стал бояться самого себя». Рассказывает Леонид Парфёнов: «Я знал, что Саше не пишется. Мы чаще всего говорили об этом с Троицким. Саша с разными людьми связывался, он не скрывал какие-то истории с грибами... Это все было абсолютно вне моей жизни. У меня был суеверный страх перед всеми этими питерскими закидонами, еще когда я студентом в Ленинграде жил. Я видел, какое они производят действие на людей. Оторопь и дрожь. Я, конечно, не мог ему об этом сказать, не те были отношения. Но мне очень не нравилось, что многие люди вокруг находились под действием всяких средств... И вообще там было очень много праздного подшерстка, который, с одной стороны, создавал необходимую для всякой артистической натуры среду, где есть обожатели, слушатели... Но по человеческим качествам эта туса — абсолютно праздная, без всякого царя в голове, бездарная и внутренне пустая — оставляла очень тяжелое впечатление. Но проблема была в том, что другая часть

людей, официальная, занятая делом, — омерзительна другими своими качествами, и обе хуже. В советском андеграунде на десять изумительных художников приходилось десять тысяч единиц какой-то рвани. Это меня всегда удручало. Очень часто оказывалось, что это — Сашина единственная аудитория, и он как бы с ними. Мне было совершенно не по себе».

Ирина Сеничева отмечает: «Поздние фотографии, которые публикуются, из петербуржского периода, — это совсем непохожий на него человек. В глазах уже что-то другое, он совсем другой. Когда мне говорят, что мы не представляем его без длинных волос, без чего-то... Изначально, когда мы повстречались, он был хорошим ухоженным мальчиком, начинающим журналистом после института: троечка у него, жилетик, пиджачок. Где рваные джинсы?! Где длинные волосы?! Я его и не видела таким!..»

Концерты Александр давал все реже и неохотнее. Он как- то сказал Илье Смирнову, который предлагал ему выступить в какой-то передаче, что, если бы его сейчас позвали в программу «Время», то он бы не пошел. Но единственное, чего бы он хотел, — чтобы это молчание было как можно более заметным. Олег Коврига вспоминает: «Мой друг Олег Андрюшин265 случайно встретил его на улице и стал говорить: „Вот, давай... выступать... петь..— и так далее. А Саша ему ответил что-то типа: „Да зачем это нужно? Петь... Надо просто жить..."».

В феврале Александр был в гостях у Алексея Дидурова в Столешниковом переулке в Москве. Алексей рассказывает266: «Я несколько раз пересказывал ему свой разговор с Окуджавой, в конце которого Булат Шалвович сказал: „Леша, у вас все будет опубликовано, нужно только постараться до

Химик, коллега Олега Ковриги. Активист московского рок- сообщества.

Из книги А. Дидурова «Четверть века в роке». М.: Эксмо. 2005. С. 118.

этого дожить". Для того чтобы было опубликовано, Саша однажды до глубокой ночи переписывал мне в тетрадку свои песни. Я обещал, что буду стараться, буду предлагать267».

14—15 февраля московская Рок-лаборатория проводила в малом зале Дворца культуры имени Горбунова свой фестиваль, «Фестиваль надежд». Башлачёв был там вместе с Артемием Троицким. Там же он встретил Марину Кулакову268, с которой познакомился незадолго до того. Кулакова приглашала Александра выступить в Горьком, на что он ответствовал269: «Зачем?» Надежды на то, что он приедет, были у Марины невелики.