Алек. Эпизод из 90-х(СИ)

- Когда ты ушел, Валерка заходил и спрашивал, не пойдешь ли ты к Лешке, хотел что-то с тобой передать, - мать сняла с крючка над плитой старую ажурную чугунную подставку и аккуратно опустила на нее сковородку со скворчащими ножками.

- Вилку-то дай, - недовольно пробурчал я. - Вечно ты все забываешь. Одно сделаешь, другое забудешь. Вот всегда ты так, суетишься, суетишься, вместо того, чтобы взять все сразу и поставить на стол. Кетчуп вот не достала.

- А я финский купила, - произнесла, заискивающе улыбаясь, мать и достала из холодильника большую красную пластмассовую бутылку с белой этикеткой, на которой алел помидор слова "Tomaatti ketsuppi" и еще какие-то надписи по-фински.

- Это ты хорошо подгадала,- я смягчился. Перевернув бутылку и обильно полив кетчупом картошку, я переключил на четвертый канал, на котором у нас было настроено "НТВ". - О, уже началась "Полиция Майами", что совсем хорошо. А жизнь-то налаживается, - повеселев, сказал я, и добавил, - иди спать, мам, я уже здесь сам как-нибудь.

Мать встала, еще раз внимательно посмотрев на меня, как бы прикидывая в уме, точно все ли со мной в порядке, и пошла спать. Комок в горле от пережитого страха понемногу рассасывался. Мне стало гораздо легче, уже почти совсем отпустило. Дон Джонсон в непременной жилетке опять гонял какого-то криминального кубинца по Майами, а я ел жареную помощь братской Америки с Новгородской картошкой.

За окном бушевала стихия, а в подъезде поджидал очередную жертву горящий лифт. Подумав об этом, я поставил грязную тарелку в мойку и пошел в коридор. Да, с этим говенным лифтом надо что-то сделать сейчас, пока в нем еще кто-нибудь не проехал и не сгорел заживо или не задохнулся насмерть. Намочив в ванной половую тряпку, я тихонько открыл входную дверь. На цыпочках, пройдя к двери на лифтовую площадку, я приоткрыл ее, но сквозняк моментально с шумом захлопнул за мной дверь в квартиру. "Блин, всех перебудил, наверное", - подумал я с досадой, замерев с мокрой тряпкой в дверях и прислушиваясь к завываниям ветра. На площадке по-прежнему воняло жженым пластиком. Оставив дверь открытой, я нажал кнопку вызова лифта. Моментально, как мне показалось с жадностью, двери разъехались в стороны, и передо мной открылась темная кабина. Нервный мерцающий свет горящих краев начал постепенно разгораться от сквозняка. Восходящим потоком воздуха дым уносило в шахту лифта, как в трубу. Стоя на площадке, я нажал кнопку блокировки дверей, затем вошел в лифт. Горящий  расплавленный пластик накапал на пол, я его затоптал своими мокрыми ботинками и начал сбивать пламя с краев дыры.

- Юра, что ты делаешь? - в дверях стояла испуганная мать.

- Да, вот... какие-то козлы подожгли, а люди могут пострадать. Сейчас погашу и домой зайду. Ты иди, а то простудишься. - Двери стали закрываться, и я быстро нажал кнопку блокировки. Двери сначала послушно остановились, а потом разъехались.

- Новую тряпку испортил..., - мать с сожалением посмотрела на половую тряпку.

- Хрен с ней. Мало у нас тряпок что ли?

Я затушил последний горящий участок, скомкал тряпку, и, выйдя из лифта, пошел в тамбур, где у нас проходил мусоропровод.  Двери лифта закрылись. Мать стояла и ждала меня. Затолкав в мусороприемник ставшую вонючей тряпку, я закурил. Я не любил курить при матери, поэтому стоял в тамбуре и, стряхивая пепел на цементный пол, заново переживал свою последнюю поездку на лифте. Потом я вернулся на площадку и еще раз нажал на кнопку. Кабина теперь оказалась совершенно темной, нигде ничего не горело. Мать, кутаясь в платок, ждала меня в дверях. Насыщенный влагой ветер по-прежнему завывал и через все щели рвался внутрь дома. Мы закрыли за собой дверь с лифтовой площадки. Голос ветра стал писклявым, менее уверенным, но был еще злым и настырным. Когда мы зашли в квартиру, и я закрыл входную дверь, ветер, протискиваясь между дверью и порогом, сменил тон на тоненький, просящий. Он уже не пугал и даже не раздражал.

- Как ты в этом лифте ехал, ведь там так воняет дымом? - мать была, как всегда напугана.