Информация о переговорах просочилась в «Уолл-стрит джорнэл», но адвокаты Милкена в разговорах с Джозефом и Кёрнином продолжали настаивать, что никакие переговоры об урегулировании не проводятся. Адвокаты Милкена опубликовали следующее заявление: Переговоры между обвинителями и защитниками обычны для всех уголовных дел, особенно в тех случаях, когда министерство юстиции санкционирует судебное преследование [по делу о мошенничестве]. В данном конкретном случае обвинители вступили с нами в переговоры и сделали определенные предложения, которые мы отклонили. В настоящее время никакие переговоры между нами и федеральным прокурором не ведутся. М-р Милкен и его адвокаты готовятся к защите. Если м-ру Милкену будет предъявлено обвинение, он заявит о своей невиновности и будет энергично защищаться».
Но когда на должность федерального прокурора был временно назначен Бенито Романе – бывший помощник Джулиани, оставивший частную адвокатскую практику по просьбе последнего, дабы занять этот пост, – адвокаты Милкена, стремясь испытать решимость нового руководства, почти сразу же возобновили переговоры на предмет сделки о признании вины. У обеих сторон имелись веские побуждения для заключения такой сделки. Несмотря на свою уверенность в успехе, обвинители, изнуренные расследованием, длившимся вот уже два с половиной года, столкнулись с перспективой долгого и сложного судебного процесса. Дело о запутанном финансовом мошенничестве такого рода никогда прежде судом присяжных не рассматривалось. Для Милкена заявление о своей виновности до вынесения обвинительного акта имело очевидные преимущества. Оно позволило бы ему избежать судебного разбирательства и полномасштабного публичного разоблачения, неизбежного при оглашении версии государственного обвинения. Кэрролл снова позвонил Литту в Williams&Connolly и изъявил согласие начать обсуждение сделки.
Последовали недели переговоров. Обвинители поняли, что лагерь Милкена настроен серьезно, когда сам Сэндлер прилетел с Западного побережья и встретился с Бэрдом на Сент-Эндрюс-плаза. Бэрду была любопытна роль Сэндлера. Хотя Милкена представляли адвокаты из Paul, Weiss и Williams Be Connolly – двух из наиболее авторитетных юридических фирм страны, специализирующихся на уголовном праве, – их усилия, судя по всему, координировались Сэндлером. На встрече тот говорил мало и, казалось, пытался оценить скорее силу духа и искренность Бэрда, чем убедительность версии государственного обвинения. Он вел себя так, будто подозревал, что все правительственное расследование и угроза предъявить Милкену обвинение – чистый блеф. Бэрд приложил все усилия, чтобы довести до его сведения, что предложение урегулирования отнюдь не является признаком слабости и что в случае, если Милкен его отвергнет, прокуратура добьется вынесения обвинительного акта.
В конце марта обвинители представили предложение на рассмотрение. Многие детали, такие, как сумма штрафа, еще не были, согласованы. Но Милкен никогда не выказывал ни малейшей озабоченности в отношении денег; об этом можно было легко договориться. Принимая во внимание недавние показания Пейзера и Дала, предложение было для Милкена выгодным: от него требовалось официально признать себя виновным всего лишь в двух преступлениях в том случае, если защита Лоуэлла иммунитетом не предусматривалась, или в трех – в противном случае. Однако, что типично для большинства сделок о признании вины, Милкен должен был признаться и в других правонарушениях и дать согласие на сотрудничество с обвинением.
Бэрд, Кэрролл и Фарделла – обвинители, работавшие с делом Милкена больше других, – сильно переживали из-за сделки. Их тревожило, что она слишком благоприятна для Милкена. У них до сих пор были направления расследования, которые стоило разрабатывать. Но они сделали предложение, и адвокаты Милкена выразили готовность к заключению сделки. Несмотря на то, что Флюменбаум и Сэндлер продолжали (скорее всего, для вида) настаивать на невиновности Милкена, Лаймена и Литта, судя по их реакции, сделка о признании вины вполне устраивала. Тем не менее до получения официального согласия от самого Милкена ничего определенного сказать было нельзя. Милкену назначили предельный срок – до 3 часов дня среды, 29 марта, – после чего ему было бы предъявлено обвинение.