Альбуций

В заключительной сцене декламации Альбуций прибегает к повтору. Отец восклицает: «Что я вижу! Сын, коего я приказал бросить в море, стал предводителем пиратов!» На что сын отвечал: «Там, где бушует ураган, власть над людьми, которую ты приписываешь мне, ничтожна. Не галеры и не барки, а одни лишь обломки властвуют на море».

Упомянутое пятое время года как раз и есть тот самый «властвующий обломок», тот «fragmentum» целого («totum»), которого нет. Словом «totum» обозначали выигрышную кость. Еще и сегодня словом «toton» называют волчок. Похоже, что этот сезон всегда сопутствует вечной буре. Начинается с расчленения тела на две части. Затем следует раздвоение души. Потом — разделение этой души и этого тела посредством вторжения речи. Вот они — отголоски гибели в морской пучине. Ответ сына звучал так: «Там, где бушует ураган, власть над людьми, которую ты мне приписываешь, ничтожна». К этому можно добавить: «Не галеры и не барки, не грозные взгляды и затрещины, но призрак матери — вот что довлеет над ребенком, идущим ко дну».

И тогда время это перестает быть прошлым. Или, по крайней мере, оно уже не целиком воплощается в несокрушимом предвременье, что заключено в нас. Оно уже не только абсолютное прошлое, чистое прошлое, Ур в глубине нас самих — оно становится сезоном на последнем рубеже самого времени. Оно впереди времени, и оно же на границе прошлого. Сезон, олицетворяющий пустоту времени, пустого самого себя, — или по крайней мере пустоту, к которой он стремится. Сезон, подобный тому, что дети называют каникулами, «вакациями». Сезон, который на самом деле не «вакация», а «вакансия», даже в этом детском, почти безобидном, толковании. Эта «вакация» до того «вакантна», что к ней нередко примешивается гнетущая тоска, — именно так назовет желание или ожидание человек, утративший в себе детство. Во французском языке выражение «прийтись к сезону» означает «прийтись кстати». То, что не приходится «к сезону», — это то, что не противоречит ни времени, ни живым существам. Сезон, который никогда не приходится кстати, но который приходит ко всем нам. Сезон-паразит, сезон, способный наделать прорех и замятин в канве времени. Прорехи эти имеют названия: чтение, музыка, «otium» (досуг), любовь. И не время, а иная, более древняя длительность управляет ими, создает вкруг них иные пространства — то реальные, то ирреальные, оторванные от действительности, поля разрядки, лингвистические «amnion» (жертвенная чаша), гнезда, или островки, или убежища, одновременно и призрачные, и существующие. Эти ирреальные, пространства также имеют названия — «templum» (храм), театры, концертные залы, частные коллекции, постели, заповедная «territorium» книжных страниц, член, напрягаемый желанием, или нежное лоно любимой женщины.

И тогда единственное, что приходится «к сезону»,— ласки, расточаемые этому телу, и шепот любви, который мало-помалу достигает моего слуха, сходя не с языка, а беря начало в предвременье. Эта земля — невидимый остров, он останется невидимым во все времена. В октябре 1492 года некий человек получил наследственный титул адмирала морей и океанов. Его имя — Христофор Колумб. Он называет Индией то, что монахи из Сен-Дие зовут Америкой. Он обращается к людям. Говорит всем: «Я хочу своими руками пощупать золото заката». Никто его не слушает. Тогда он добавляет:«И привезти его вам». Мгновенно перед ним открываются все кошельки. Но его пальцам дано ощутить лишь тепло собственных ладоней. За всеми открытыми землями он ищет некий пятый континент. То нежное, то определенное место, которое внезапно доставляет острое наслаждение и исторгает его из нас хриплым стоном, есть всего лишь плод желания другого существа, снедаемого желанием. Вот отчего наготу нельзя выставить напоказ, но можно взять. Лишь тому, кто любит по-настоящему, дано обнаружить крохотное, несуществующее пространство наслаждения в теле другого любящего, понять неведомый язык песка с другого, неведомого морского берега, ощутить под пальцами тот малый краешек кожи, нежнее которого не бывает, того безликого бога, который зовется половым органом. По крайней мере так называют часть тела, которую нелегко увидеть, ибо нашей кожей всегда пренебрегают. Женский половой орган имеет три функции, а мужской — две, но место одно и то же. Миниатюрное средоточие наслаждения. Тот самый пятый сезон, более короткий, чем скандинавское лето. И лишь одно несомненно: этот сезон — летний.

Глава девятая

СПУРИЯ