Альбом идиота (сборник)

Дело, как можно было понять, заключалось в следующем. Сразу же после роковых выстрелов на площади перед горисполкомом, когда еще царили растерянность и некоторая паника от вездесущности террористов, – ведь только-только генерал Блинов докладывал о принятых мерах, – человек в полувоенном френче, председательствовавший на совещании, очень твердо и решительно взял власть в свои руки. Все его полномочия были немедленно подтверждены Москвой. И буквально к вечеру того же дня вдруг неизвестно откуда появилось великое множество точно таких же людей: в полувоенной одежде, в сапогах, с оттопыренными галифе, которые быстро заняли почти все имеющиеся в здании кабинеты и, не вдаваясь ни в какие дискуссии с прежней администрацией, тут же начали проявлять какую-то жутковато-лихорадочную активность. Большинство сотрудников горисполкома было немедленно арестовано. Также было арестовано несколько человек из руководства Военной комендатуры. Генерала Харлампиева сразу же отстранили от должности. Зато в главном зале горисполкома повесили громадный портрет товарища Сталина. Окна, выходящие на улицу, плотно зашторили. В коридорах поставили часовых в вылинявших гимнастерках. Причем у офицеров вместо погон были в петлицах шпалы и ромбики. А во внутренний дворик выкатили пару грузовиков с работающими моторами. Самой Леле, можно сказать, повезло: ее вызвали в кабинет, где когда-то располагался отдел учета, и какой-то вежливый, но сильно изможденный молодой человек, страдающий тиком, продержал ее, наверное, часа полтора, выясняя подробности лелиной биографии. Где она родилась, где жила и не пребывала ли на временно оккупированной территории. Под «временно оккупированной территорией» он понимал почему-то только «Петровский сектор». Все это было муторно, одно и то же приходилось повторять по несколько раз. К тому же молодой человек даже как бы радовался, когда обнаруживал в ответах некоторые неточности. К концу допроса Леля уже твердо решила, что дела ее плохи. Однако молодой человек придерживался, видимо, другого мнения. Завершая беседу, он велел Леле расписаться на двух устрашающего вида бланках, а потом выпрямился и торжественно объявил, что лично он товарищу Морошиной полностью доверяет, лично он убежден, что товарищ Морошина всем сердцем предана делу партии, и поэтому он поручает товарищу Морошиной задание особой важности.

– Вам будет оказано исключительное доверие, оправдайте его, – сказал молодой человек. После чего он вызвал охранника и Лелю проводили в подвал.

О том, что было дальше, Леля рассказывать не хотела. Она лишь повторяла сквозь слезы:

– Их били, их там все время били ногами и палками… Они не хотели признаваться ни в чем, и их за это били опять… А я должна была записывать в протокол то, что они говорят… А потом их снова бросали на пол и снова били… А тех, которые ни в чем не сознались, уволокли во двор… Идти они уже не могли, так их избили…

В общем, она, по-видимому, попала в «конвейер», то есть в серию непрерывных допросов, когда обрабатывается большое количество подозреваемых. Я до сих пор о подобных методах только слышал. Леля не могла сказать, сколько времени она провела в том подвале. Ощущение времени у нее совсем потерялось. Через тысячу лет, наверное, ее отпустили – перекусить в буфете, она выбралась в коридор и вдруг увидела, что дверь на улицу из подсобного помещения приоткрыта. Бывает иногда такое удивительное везение. Она выскочила через эту дверь и свернула в первый же попавшийся переулок, а затем почти сразу свернула в еще один переулок, а потом – побежала, хотя лучше бы, наверное, было идти неторопливой походкой, и бежала, бежала – ничего перед собою не различая. Сюда, на Петроградскую сторону, она добралась пешком, потому что транспорт в городе совсем не работает, в этом городе уже ничего не работает, а откуда-то из района Дворцовой площади доносится отчетливая перестрелка.

– В общем, надо уходить как можно быстрее, – заключила Леля. – Меня, наверное, уже спохватились. Этот адрес есть в нашем отделе кадров. Они могут быть здесь с минуты на минуту…

Она заразила меня своей паникой. Я вдруг тоже начал метаться по комнате и хватать разные вещи. Сумка, которую достала Леля, быстро наполнилась. Но уйти из квартиры вовремя мы все-таки не успели. Едва я затянул на сумке тугую, видимо, пересохшую молнию и едва с двух сторон прицепил ремень, чтобы ее можно было взять на плечо – собственно, уже примеривался, чтобы половчее закинуть, – как дверь на лестницу сначала осторожно тронули, наверное проверяя, а затем негромко, но отчетливо постучали условным стуком: три удара – пауза – еще три удара. А когда я, вероятно побледнев от волнения, боязливо открыл замок, ожидая, как впрочем и Леля, чего угодно, в квартиру через узкую щель не вошел, а как бы просочился без единого звука невысокий и гибкий юноша с черным кожаным саквояжем в руках.

– Леонид Иосифович здесь проживают?