Альбом идиота

— Ты уверена, что вам нужен именно испанский? — спросил Игнациус. — А не суахили и не древневерхненемецкий? Вы же собирались голодать по системе Бронц-Мюллера. А до этого, я помню, реставрировали иконы. Между прочим, паркет я до сих пор не могу отмыть.

— Алекса-андр!.. — умоляющим голосом воскликнула Эмма.

— Честно говоря, питаться дафниями — спокойней.

— Ну, Алекса-андр!..

Задыхающийся Игнациус поднял палец.

— Хорошо. Один поцелуй.

— Я тебя люблю, — Эмма подставила бледную напудренную щеку.

— Все наоборот, — сказал Игнациус. — Ладно, останется за тобой. Объясни мне лучше, где находится Сонная улица?

— На Голодае, — мгновенно ответила Эмма. — Я жила неподалеку целых два года. Ужасный район. Переулок Каховского, Сонная, дальше — Проезд…

— А кто такой Стас?

— Тот, что танцует.

Игнациус посмотрел, как пара по центру комнаты сливается в некоем действии, для обозначения которого требовались медицинские термины.

— Каталония, значит… А если попросту, без затей, дать ему в морду?

— Ты с ума сошел, это же — халипяк.

— Правильно, я чокнутый, — сказал Игнациус.

— Стас — серьезный каратист, — предупредила Эмма.

— Ну и что?

— Будешь мучиться, — предупредила Эмма.

— Помнится, у Жеки среди инструментов был небольшой ломик, — задумчиво произнес Игнациус. — Небольшой такой, новенький, как раз — по руке.

Эмма тут же исчезла и появилась сеньора Валентина, которая процедила, улыбаясь всеми зубами и стараясь не привлекать внимания:

— Ты можешь вести себя нормально?

— Когда я вижу этих ребят, то у меня уши сворачиваются трубочками, — ответил Игнациус.

— Пожалуйста, никаких историй.

— Никаких историй не будет.

И он засмеялся. Ему было весело. Из дверей, ведущих в детскую, доносились дикие возгласы. Он слегка приоткрыл. Пончик и Ботулин, разворотив постель, лупили друг друга подушками. Они визжали и прыгали от восторга. Летал белый пух, торчали ножки перевернутых стульев. А из опрокинутой керамической вазы, державшей камыш, натекла вдоль паласа широкая черная лужа. Оба вдруг замерли, увидев его: возбужденные, потные, испуганные, взъерошенные.

— Обливаться чернилами намного интереснее, — посоветовал им Игнациус.

И прикрыл утепленную дверь.

Сразу же возник тот тип, что теснил Аню. Который — червяк и облизанный.

— Никакого просвета, как глухая, наверное, лесбиянка, — доверительно сообщил он. — Я уже нарывался на таких, ну ее в задницу, проще снять вон тех дур — эти сами разденутся. Правда, морды у них керосиновые, но морду можно платком закрыть. И потом — в темноте не видно.

Он явно принимал Игнациуса не за того. От бесцветных и липких волос его разило духами.

— Пошел ты — туда-сюда, — сказал ему Игнациус довольно вяло.

Тип отвалил срезанную челюсть.

— А чего?

— А ничего.

— Выступать будешь?

— Просто тошнит.

— Значит, ногами давно не били?

— Договорились, — ответил Игнациус. — Подожди меня немного внизу.

И немедленно вынырнул ушастый запаренный Жека.

— Говорят, ты сегодня на всех кидаешься? Это — Леша Градусник, с толкучки. Он мне Лондона изобразил… Слушай, твоя улица находится на Петроградской. Точно выяснил — в справочнике ее нет. Где-то возле трамвайного парка, пересекается с Маркова. Между прочим, об этом самом меня расспрашивал Грун. Перед тем, как исчезнуть.

— Удалось узнать — что-нибудь? — спросил Игнациус.

— К сожалению, нет. — Жека тревожно двигал ушами. — Но имей в виду, Александр, что шестого все должно быть на высоком идейно-художественном уровне. Я иду вслед за тобой. Есть особая договоренность. Ты — понял? А теперь — разменяй сто рублей…

— Откуда? — вторично пожал плечами Игнациус.

— Представляешь, этот жмудик клянется, что — нет мелких денег. Он мне должен червонец. За трехтомник еще. Но ведь он замотает, я его с детства знаю. Или, может быть, одолжишь мне полтинник до четверга?

Жека непрерывно скупал книги. Он считал, что цена на них будет расти.

— Выгони ты их всех к чертовой матери, — сказал Игнациус.

— И в самом деле кидаешься, — удивился Жека.

«Я гляжу на эту печальную розу и вспоминаю о тебе», — в шестисотый раз извещали колонки. Игнациус пересек душную комнату и сел рядом с Аней — как кол.

— Мы не виделись три недели, — пробормотал он.

Она обернулась:

— Двадцать два дня.

— Ты тоже считаешь?

— Конечно.

Игнациус слабо кивнул.

— Никто не знает, где находится Сонная улица, — сказал он.

— Вот и хорошо.

— И телефона у тебя, разумеется, нет?

— Разумеется, — сказала Аня.

— Как же я тебя найду?

— А ты уверен, что надо?

Игнациус даже вздрогнул.

— Тогда найдешь, — неприветливо сказала Аня.

— А она вообще существует, эта Сонная улица?

— Я живу на ней, в доме четырнадцать.

— А квартира? — спросил Игнациус.

— Лучше все-таки не приходи.

— Почему?

— Потому что ты там погибнешь.