— Список подошел к концу, не так ли? Теперь все замешаны в этом деле. Не думаю, что у этого умного парня, вашего друга, было когда-нибудь такое запутанное дело.
— Он действительно умный, но вовсе не мой друг, доктор.
— Очень надеюсь, что он будет другом, — возразил он мне, постукивая по привычке пальцами по саквояжу. — Очень уж много здесь девственниц, и не только незамужних. Девственность — это состояние ума. Но вернемся к молодому человеку. Если Холмса убили, то здесь явно действует группа преступников.
— Почему группа?
— Возьмем обычного убийцу. Человека, которому убить другого человека ничего не стоит. У него есть свой метод, и он его придерживается. Человек, убивающий молотком, убивает молотком. Убийца, пользующийся револьвером, убивает с помощью револьвера, а убийца, который засовывает свои жертвы в мешок, засовывает их в мешки и оставляет где-то. Что же мы видим в этом деле? Топор, револьвер, кочерга и, возможно, автомобиль. Пусть ваш криминалист поразмыслит над этим и сделает свой вывод, если сможет!
Это не означало, что доктор не доверял криминалистике.
— Это новая профессия и довольно тяжелая, — заметил он. — Человек, занимающийся ею, должен многое знать. Должен знать баллистику, химию, различать кровавые пятна и отпечатки пальцев. Он также должен владеть фотомикрографией. Это сложное слово, но оно не должно вас пугать. Он также должен знать психологию, и вот тут-то многие из них делают ошибки. Они забывают, что большинство из нас по натуре агрессивны и, если постоянно подавлять в себе это чувство агрессии, можно довести себя до того, что возникнет необходимость насилия. Можно даже пойти на убийство. Ваш криминалист забывает об этом. Он основывается на чистых фактах.
К этому можно было бы добавить, что в то утро Дин сидел, склонившись над своим микроскопом, и рассматривал следы на рубашке Холмса. Потом он их сфотографировал и увеличил.
В результате полицейским был отдан приказ искать маленький грузовик, который недавно проехал по гудрону и в правом колесе которого застрял короткий гвоздь со сломанной шляпкой.
Все это было во второй половине дня в четверг. Мама не вернулась к ленчу, не вернулась она и к двум часам, когда должна была дежурить у постели больного мистера Ланкастера. Поэтому я позвонила Лидии Тэлбот и сказала, что маму вызвали в полицию. Лидия согласилась подменить ее. Вскоре она пришла и сказала, что вместо нее придет миссис Тэлбот.
— Эстер считает, что я лезу туда, куда меня не просят. Она ведет себя очень странно. Знаешь, Луиза, у меня такое чувство, что я должна уйти отсюда. Просто должна! Мои нервы не выдерживают. Я сказала сегодня об этом Эстер, и она разозлилась. Она сказала, что я жила у нее больше двадцати лет. И это правда. Но разве это была жизнь? Теперь я уже не молода, а живу здесь, как в тюрьме. Мне все равно, куда идти. У меня есть немного денег. И я могу еще работать. Кстати, здесь я тоже работаю, только мне за это не платят.
Голос ее был еще более обиженным, чем слова. Всю свою жизнь я видела ее и знала так, как может знать женщина моего возраста пятидесятилетнюю женщину. Она, всегда спешащая по делам, была мне так же хорошо знакома, как и моя мама. Но сейчас она была в отчаянии.
— Согласна, это было нелегко, — согласилась я с ней.
— Нелегко? Это был настоящий ад! Как будто Джон Тэлбот мог вернуться и побеспокоить ее! Как будто он захотел бы снова ее увидеть! Дом заперт. На окнах решетки, как будто…
Тут она опомнилась. Я увидела, что у нее дергается щека.
— Я должна уйти, Луиза. Посмотри, что со мной творится. А она не отпускает меня.
— Вы хотите сказать, что все это время она запиралась… от вашего брата?
— Этого я не говорила, — ответила она мне уже спокойнее. — Нет, она знает, что он не сделает ей ничего плохого. Он был добрейшим человеком. Я, — она понизила голос и оглянулась, — иногда беспокоюсь об Эстер, Луиза. Она не в себе. Ведет себя очень странно. А в последнее время и Лиззи стала какой-то чудной. Может быть, это мои нервы, но…
Она замолчала и поднялась, уронив перчатки, которые лежали у нее на коленях.
— Надеюсь, Луиза, ты не будешь никому рассказывать о том, что я тебе сейчас сказала. Я должна была выговориться. Теперь мне стало легче. И, конечно, все это глупости. Куда мне идти?
Я проводила ее. Она вышла в августовскую жару, а я вернулась домой. Сейчас мне странно вспоминать все это. Всего за неделю до того дня мы жили спокойной, упорядоченной жизнью. Мы выглядели довольными домохозяевами, и нашим единственным «скелетом в шкафу» были бурные ссоры между Хелен и Джимом Веллингтоном. Отношения Дэлтонов тоже нельзя было считать нормальными, но мы к ним так привыкли, что не замечали их. Все это так мало влияло на нашу повседневную жизнь, что мы не придавали этому никакого значения.