Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве

Даже знаменитый Конрад Рентген разочарованно разводил руками: «Все это никак не укладывается в голове». А нобелевский лауреат Джозеф Томсон сетовал: «Возможно, Эйнштейну и принадлежит самое большое достижение в истории человеческой мысли, но никто пока не преуспел в том, чтобы на ясном и понятном языке изложить, что же в действительности представляет собой теория Эйнштейна». Французский математик Эмиль Пикар и вовсе признался: «От такого предмета, как относительность, у меня в глазах темнеет». На что Эйнштейн реагировал в своей манере: «Есть только две бесконечные вещи: Вселенная и глупость. Хотя насчет Вселенной я не вполне уверен».

Да, пожалуй, ученому-теоретику не позавидуешь, невесело вздыхал он, оставаясь наедине с самим собой. Природа, точнее эксперимент, – неумолимый и не очень дружелюбный судья его работы. Он никогда не говорит теории «Да». В лучшем случае он говорит «Возможно», а в подавляющем большинстве – просто «Нет». Если опыт согласуется с теорией, это означает для теории «Возможно»; если не согласуется, это означает «Нет». Вероятно, каждая теория рано или поздно услышит свое «нет», а большинство теорий слышит это сразу после рождения…

К невиданной популярности Эйнштейн относился все-таки как к должному, понимая масштаб своей личности и совершенных им открытий. Хотя, конечно, иронией всячески пытался маскировать свои потаенные чувства: «Слава делает меня еще глупее и глупее, что, впрочем, вполне обычно. Существует громадный разрыв между тем, что человек собою представляет, и тем, что другие о нем думают или, по крайней мере, говорят вслух. Но все это нужно принимать беззлобно».

Он прекрасно понимал: «От меня хотят статей, заявлений, фотографий и пр. Все это напоминает сказку о новом платье короля и отдает безумием, но безобидным».

Завистники и недруги шептались за его спиной: если бы он на самом деле противился паблисити, рекламе, их бы и не было. Это не столь уж сложно. Никто не понуждает этого Эйнштейна колесить по белому свету. Тяготишься невиданной славой – поезжай в свой несчастный швабский Ульм и блаженствуй в полной тишине и абсолютной безвестности. Так нет же!.. Слаб человек, слаб. Или как там – ничто человеческое мне не чуждо?..

В апреле 1921 года Эйнштейн впервые ступил на землю американского континента. В Штатах его встречали огромные толпы людей. Репортеры и фотокорреспонденты сбивались с ног, эмансипированные девицы были готовы отдаться ему прямо при публике.

– По-видимому, для них это нечто вроде цирка Барнума, – пошутил Эйнштейн, обращаясь к Эльзе, которая глазела на бродвейское шествие в честь мужа. – Но я почему-то убежден, что им было бы куда интереснее увидеть слона или жирафа, чем немолодого ученого, ей-богу.

Журнал «Scientific American» объявил открытый конкурс среди своих читателей на самое доступное толкование теории относительности с призом в 5 тысяч долларов. Участников набралось более чем достаточно. Эйнштейн по своему обыкновению шутил, что стал единственным, кто от участия в нем отказался: «Боялся, что не справлюсь».

Правда, выступая перед студенческой аудиторией, попытался разбавить сухой текст лекции о времени и пространстве легкомысленным, но вполне доступным примером: «Час, проведенный с девушкой на скамейке в парке, пролетает как минута, а минута сидения на горячей плите тянется, как час».

На одной из пресс-конференций бойкая журналистка обратилась к ученому с глубокомысленным, по ее мнению, вопросом: «Не могли бы вы объяснить мне связь между временем и вечностью?» Ошарашенный Эйнштейн пристально посмотрел на нее и без тени улыбки ответил: «Видите ли, если бы у меня хватило времени, чтобы вам это объяснить, вам бы, мисс, понадобилась вечность, чтобы это понять».

В Вашингтоне Эйнштейна принимал президент Уоррен Гардинг, а в Капитолии в честь именитого гостя утвердили специальную приветственную резолюцию Конгресса. Правда, не обошлось без конфуза. Перед голосованием по принятию документа почтенный сенатор Пенроуз из штата Коннектикут честно заявил: «Господин председатель, у меня дома имеется книга означенного мистера Эйнштейна. И я должен вам заявить, что я почти полностью потерял свои умственные способности, когда пытался понять эту книгу. Поэтому я считаю, что сенату нашей великой страны, возможно, не столь уж необходимо принимать резолюцию с приветствием помянутому Эйнштейну…»