Проходя по Малой Морской, Альберт споткнулся и упал. Очнувшись на мгновение, он увидал перед собой какое-то громадное, великолепное здание и пошел дальше. На небе не было видно ни звезд, ни зари, ни месяца, фонарей тоже не было, но все предметы обозначались ясно. В окнах здания, возвышавшегося в конце улицы, светились огни, но огни эти колебались, как отражение. Здание все ближе и ближе, яснее и яснее вырастало перед Альбертом. Но огни исчезли, как только Альберт вошел в широкие двери. Внутри было темно. Одинокие шаги звучно раздавались под сводами, и какие-то тени, скользя, убегали при его приближении. "Зачем я пошел сюда?" - подумал Альберт; но какая-то непреодолимая сила тянула его вперед к углублению огромной залы... Там стояло какое-то возвышение, и вокруг него молча стояли какие-то маленькие люди. "Кто это будет говорить?" - спросил Альберт. Никто не ответил, только один указал ему на возвышение. На возвышении уже стоял высокий худой человек с щетинистыми волосами и в пестром халате. Альберт тотчас узнал своего друга Петрова. "Как странно, что он здесь!" - подумал Альберт. "Нет, братья! - говорил Петров, указывая на кого-то. - Вы не поняли человека, жившего между вами; вы не поняли его! Он не продажный артист, не механический исполнитель, не сумасшедший, не потерянный человек. Он гений, великий музыкальный гений, погибший среди вас незамеченным и неоцененным". Альберт тотчас же понял, о ком говорил его друг; но, не желая стеснять его, из скромности опустил голову.
"Он, как соломинка, сгорел весь от того священного огня, которому мы все служим, - продолжал голос, - но он исполнил все то, что было вложено в него богом; за то он и должен назваться великим человеком. Вы могли презирать его, мучить, унижать, - продолжал голос громче и громче, - а он был, есть и будет неизмеримо выше всех вас. Он счастлив, он добр. Он всех одинаково любит или презирает, что все равно, а служит только тому, что вложено в него свыше. Он любит одно - красоту, единственно несомненное благо в мире. Да, вот кто он такой! Ниц падайте все перед ним, на колена!" - закричал он громко.
Но другой голос тихо заговорил из противоположного угла залы. "Я не хочу падать перед ним на колена, - говорил голос, в котором Альберт тотчас узнал голос Делесова. - Чем же он велик? И зачем нам кланяться перед ним? Разве он вел себя честно и справедливо? Разве он принес пользу обществу? Разве мы не знаем, как он брал взаймы деньги и не отдавал их, как он унес скрипку у своего товарища артиста и заложил ее?.. ("Боже мой! как он это все знает!" - подумал Альберт, еще ниже опуская голову. ) Разве мы не знаем, как он льстил самым ничтожным людям, льстил из-за денег? - продолжал Делесов. - Не знаем, как его выгнали из театра? Как Анна Ивановна хотела в полицию послать его?" ("Боже мой! это все правда, но заступись за меня, - проговорил Альберт, - ты один знаешь, почему я это делал". )
"Перестаньте, стыдитесь, - заговорил опять голос Петрова. - Какое право имеете вы обвинять его? Разве вы жили его жизнью? Испытывали его восторги? ("Правда, правда!" - шептал Альберт. ) Искусство есть высочайшее проявление могущества в человеке. Оно дается редким избранным и поднимает избранника на такую высоту, на которой голова кружится и трудно удержаться здравым. В искусстве, как во всякой борьбе, есть герои, отдавшие все своему служению и гибнувшие, не достигнув цели".
Петров замолчал, а Альберт поднял голову и громко закричал: "Правда! правда!" Но голос его замер без звука.
"Не до вас это дело, - строго обратился к нему художник Петров. - Да, унижайте, презирайте его, - продолжал он, - а из всех нас он лучший и счастливейший! "
Альберт, с блаженством в душе слушавший эти слова, не выдержал, подошел к другу и хотел поцеловать его.
"Убирайся, я тебя не знаю, - отвечал Петров, - проходи своей дорогой, а то не дойдешь... "
- Вишь, тебя разобрало! не дойдешь, - прокричал будочник на перекрестке.
Альберт приостановился, собрал все силы и, стараясь не шататься, повернул в переулок.
До Анны Ивановны оставалось несколько шагов. Из сеней ее дома падал свет на снег двора, и у калитки стояли сани и кареты.
Хватаясь охолодевшими руками за перила, он взбежал на лестницу и позвонил.