Албанская девственница

— Да, вам стоит отнести их в «Антикварную книжную лавку». Да, это очень хорошие книги. Я не занимаюсь такими книгами.

Гюрджи не клянчил и не подлизывался. Скорее повелевал. Казалось, он отдает мне приказы и будет обо мне чрезвычайно низкого мнения, если я не повинуюсь. В смятении я налила себе еще желтого вина, прямо в немытый стакан из-под шербета. Это, похоже, было неприкрытым оскорблением. Гюрджи заметно рассердился.

— Вы можете себе представить современные романы с иллюстрациями? — спросила Шарлотта, наконец снисходя до того, чтобы увязать обе нити разговора вместе. — Например, Нормана Мейлера? Это должен быть абстракционизм. Правда же? Что-нибудь вроде колючей проволоки и бесформенных пятен.

Я пошла домой с головной болью и ощущением собственной зияющей неадекватности. Я просто-напросто ханжа — в том, что касается приема гостей вперемешку с попытками им что-нибудь продать. Похоже, я вела себя невежливо и разочаровала хозяев дома. А они разочаровали меня. Зачем они вообще меня приглашали, спрашивается.

Я тосковала по дому и Дональду — из-за «Джо Хилла».

Еще я тосковала по Нельсону — из-за выражения на лице Шарлотты, которое я заметила, уходя. У нее был предвкушающий и довольный вид, и я знала, что причиной тому — Гюрджи, даже если и не хотела в это верить. Я догадывалась, что — после того, как я спущусь по лестнице, покину здание и выйду на улицу, — некий жаркий, жилистый, скользкий, смуглый, непристойный старый зверь, битый молью, но неотступный престарелый тигр прыгнет среди книг и грязных тарелок и совершит привычное упоительное буйство.

Через день или около того я получила письмо от Дональда. Он просил развода, потому что хотел жениться на Хелен.

Я наняла продавщицу, студентку — сидеть в магазине пару часов в день после обеда, освобождая мне время на походы в банк и заполнение всяких бумажек. Увидев ее в первый раз, Шарлотта подошла к прилавку и похлопала по стопке выложенных на него книг, рассчитанных на быструю продажу.

— Вот это нынче советуют офис-менеджеры читать своим шестеркам? — спросила она. Девушка-продавщица осторожно улыбнулась и промолчала.

Шарлотта была права. Книга называлась «Психокибернетика»; в ней объяснялось, как вырабатывать позитивный имидж.

— Ты правильно поступила, что наняла ее вместо меня, — сказала Шарлотта. — Она гораздо бойчей на вид и не будет разевать пасть, отпугивая покупателей. У нее не обнаружится мнений.

— Я должна вам кое-что рассказать об этой женщине, — сказала продавщица, когда Шарлотта ушла.

«Эта часть не представляет интереса».

— Что значит «не представляет интереса»? — переспросила я. Но мысли мои были далеко. В этот день, день моего третьего визита в больницу, я слушала окончание рассказа Шарлотты, но думала о книге, которую заказывала специально и которая не пришла. Книга о средиземноморских круизах. Еще я думала о нотариусе, которого нашли с проломленной головой накануне вечером, в его конторе на Джонсон-стрит. Он не умер, но возможно было, что он потеряет зрение. Грабеж? Или месть, ярость, связанная с какой-то частью его жизни, о которой я не догадывалась?

Из-за всей этой драмы и смятения город стал казаться мне одновременно более обычным и менее досягаемым.

— Конечно, мне интересно. Это завораживающая история.

— Завораживающая, — жеманным тоном повторила Шарлотта. Сморщилась и стала похожа на младенца, отрыгивающего очередную ложечку кашки. Глаза, все еще устремленные на меня, словно выцветали, теряя детскую, яркую, настойчивую голубизну. Каприз сменялся отвращением. Яростное отвращение и невыразимая усталость читались на лице Шарлотты; такое лицо люди иногда показывают зеркалу, но друг другу — почти никогда. Может, потому, что какие-то такие мысли уже бродили у меня в голове, мне пришло в голову, что Шарлотта может умереть. В любую минуту. В эту минуту. Сейчас.

Она кивнула на стакан с водой, из которого торчала изогнутая пластиковая соломинка. Я поднесла стакан так, чтобы Шарлотта могла из него пить, и поддержала ее голову. Я чувствовала, какая горячая у нее кожа, как пульсирует кровь у основания черепа. Шарлотта жадно выпила воду, и ужасное выражение ушло с лица.

— Вода застоялась, — сказала она.

— По-моему, из этого выйдет отличный фильм, — я опустила ее голову обратно на подушки. Она вцепилась в мое запястье, потом разжала руку. — Откуда вы взяли идею?

— Из жизни, — невнятно произнесла Шарлотта. — Погоди минуту.

Она отвернулась, не поднимая головы с подушки, словно молча о чем-то с кем-то договаривалась. Потом пришла в себя и продолжала рассказ.

Шарлотта не умерла. Во всяком случае, не умерла тогда в больнице. Я пришла на следующий день после обеда — ближе к вечеру — и увидела, что ее койка пуста и застлана. В палате была медсестра, с которой я говорила раньше — сейчас она пыталась померить температуру у женщины, привязанной к стулу. Она увидела, какое у меня стало лицо, и засмеялась.