Алая нить

Соня намывает полы, выскребая из щелей спрятавшиеся пылинки. Малыш, беспокойно дергая перебинтованными ручками, спит под покрывалом, набитым полиэфирным волокном. По углам комнаты расставлены ионизатор и увлажнитель воздуха. Антон возит по лабораториям стерильные пластиковые стаканчики, а у Сони рябит в глазах от разноцветных картонных футлярчиков с мизерными белоснежными драже, и даже во сне она продолжает механически пересчитывать гомеопатические кругляшки.

– Кругляшки, кругляшки, кругляшки. Мне кажется, я сама круглая.

– Тебе кажется. Ты, Сонюшка – тонюсенький цилиндр с натруженными мозолями у основания и темными овалами под вершиной. Тебе надо отдохнуть.

– Издеваешься? – Соня тоскливо смотрит на мужа.

– Как-то отвлечься, занять голову чем-то еще.

– Согласна только на кайзеров, но ты же знаешь: экзамены в аспирантуру я пропустила, придется ждать следующего года.

– Значит, «четыре драгоценности ученого»[67] уже не способны вывести тебя из тоски?

– Смеешься? Как мне рисовать? Я, конечно, могу поводить кистью по бумаге, но рисунок останется безжизненным.

– Почему, Соня?

– Потому что в данный момент у меня нет душевной гармонии, я напряжена, озабочена, а беспокойный каллиграф никогда не создаст ничего хорошего.

– А ты попробуй. Давай же, Сонюшка, что там написано в твоих учебниках: подыши, выпей чаю, настройся.

На чай времени нет. Соня раскладывает инструменты и, чуть шевеля губами, прокручивает в голове песенное наставление:

– Большой и указательный – защипывают кисть. Средний – крепко обхватывает. Кончик безымянного – выталкивает. Мизинец помогает непрерывности движений. Чтобы лучше владеть кистью, в ладони должна быть пустота.

Один за другим на бумаге быстро вырастают почти сросшиеся, чуть асимметричные иероглифы.

– Кайшу или цаошу?[68] – спрашивает Антон.

Соня смеется.

– Чего ты?

– Сразу видно, что ученик из тебя посредственный. Если бы ты хоть иногда слушал, чем отличается один стиль от другого, никогда бы не задал такой вопрос. В кайшу линии четкие, гармоничные, спокойные. По сути – обычное современное письмо. А цаошу – это настоящее искусство, быстрая, экспрессивная скоропись.

– Понятно, значит, это нечто среднее.

– Точно. Это синшу[69]. А как ты догадался?

– Выражая себя, цветок источает свое неповторимое благоухание.

Каллиграфия – цветок души человека[70].

Ты у меня сейчас – один сплошной синшу. Нервная, издерганная особа, живущая в полной гармонии.

– Да уж. – Соня продолжает выводить линии.

– Сколько же силы таится в твоих руках, – восхищается муж.

– Руки тут ни при чем, – возражает жена, переводя дыхание. – В кисти скрыта энергия ритмов инь и ян, которая находит в иероглифах свое завершение, «отливается в изящное, красивое. Если она возникла и проявилась, ее невозможно остановить, если же она ускользает, тает, теряет свои очертания, ее уже нельзя задержать…»[71].

– Значит, раз уж ты взялась рисовать и поймала энергию, то остановить тебя невозможно?

– Остановить – нет, спугнуть – да.

– Чем?

Соня вздрагивает от внезапного детского плача, разорвавшего вселенную. Невольный взмах кисти оставляет в самом центре иероглифа «Счастье» пятнышко, быстро расползающееся в жирную кляксу.

– Надо было взять абсорбирующую бумагу, – сетует муж.

Женщина хватает очередную склянку с лекарством и резко отвечает:

– Не надо было брать никакой.

– Никакого толку, абсолютно никакого, – говорит Антон очередному светиле педиатрии. – Если динамика и есть, то только отрицательная. С каждым днем только хуже и хуже. Ребенок уже практически покрыт сплошной коркой.

– Он родился с диатезом?

– Нет. Все началось, когда мы вернулись из Лос-Анджелеса, – обреченно отвечает Соня.

– Что ж, в Калифорнии хороший климат.

– Климат, Соня, великолепный. Я сразу говорила. А тебе надо было полгода изводить ребенка и мучиться самой, прежде чем осознать необходимость привезти его сюда.

– Мама, это ненадолго. Пройдет диатез, дождемся лета и поедем домой.

– Хорошо-хорошо, как скажешь. Прилетайте скорее. Я жду.

– Я жду, Соня. Но только месяц. Через четыре недели документы должны быть оформлены, если ты не хочешь, чтобы твое место в аспирантуре занял кто-то другой. Да, ты сможешь поступить в следующем году, но не жди, что тебя опять пригласят работать на кафедре.

Она растерянно кладет трубку и сообщает мужу:

– В аспирантуре освободилось место, и чтобы его занять, необходимо взять курс на кафедре.

Некоторое время стоит тягостное молчание. Потом Антон говорит:

– Отвези Мику и возвращайся.

– Я поклялась, что никогда не брошу ребенка.

– Не говори ерунду, Сонюшка. Ты не бросаешь, а оставляешь лечиться.

– Это ведь ненадолго, правда?

– Конечно, милая, всего на полгода.