Алая королева

Вспыхнув, я уставилась в свою тарелку, где по-прежнему высилась целая гора пережаренных кусков какой-то совершенно неведомой мне дичи. Охотиться у братьев явно получалось куда лучше, чем распоряжаться собственными земельными владениями; во всяком случае, у нас в замке во время каждой трапезы к столу в неимоверных количествах подавалось жаркое из тощей птицы или лесного зверя. Так что мне оставалось только мечтать о скорейшем наступлении постных дней, когда на обед готовят рыбу; кроме того, я сама назначала себе дополнительные посты, стремясь избежать той липкой жирной пищи, которую здесь было принято стряпать. Братья ели неопрятно: каждый накалывал кинжалом на общем блюде тот кусок, который пришелся ему по вкусу, а жирный соус подхватывал краюхой хлеба. Руки они вытирали о штаны, а рты — о рукав. Даже во время торжественных обедов мясные кушанья подавали на хлебных тарелках, которые под конец трапезы, естественно, тоже съедались; настоящих тарелок на стол не ставили вовсе. Салфетки здесь, видимо, считались чем-то «слишком французским»; братья полагали, что куда более патриотично вытирать рот рукавом, как это делают невежественные крестьяне, и приходить повсюду с собственной ложкой; свои ложки братья оберегали, словно драгоценное наследство, и, утолив голод, совали в голенище сапога.

Я осторожно отделила кусочек мяса и стала потихоньку жевать, хотя от запаха пережаренного жира меня уже тошнило. Но мне нужно было чем-то занять себя, поскольку теперь Эдмунд и Джаспер принялись — прямо в моем присутствии, словно я глухая и немая! — рассуждать, достаточно ли я плодовита и смогу ли в ближайшее время родить; упомянули они и о том, что если королеву удастся изгнать из Англии или же ее младенец умрет, то именно мой сын окажется одним из наиболее вероятных претендентов на престол.

— И ты думаешь, что наша королева допустит такое? — засмеялся Эдмунд. — Что Маргарита Анжуйская не станет сражаться за английский трон? Не смеши меня, ей отлично известны свои права и обязанности. Между прочим, кое-кто утверждает, что она и в иных случаях ведет себя очень даже решительно и ее спящему мужу не под силу остановить ее. Ходят слухи, что она и ребенка-то заделала без его помощи. Закрутила с каким-то молодым конюхом, вот он немного и поскакал на ней верхом, чтобы королевская колыбель не пустовала, пока король грезит наяву.

Я прижала ладони к горящим щекам. Нет, это было просто невыносимо! Но они даже не замечали, как неприятно мне слушать подобные речи.

— Довольно, — прервал моего мужа Джаспер. — Королева — великая женщина, и я боюсь за нее и маленького принца. А ты лучше сам поскорее заведи наследника и не повторяй мерзких сплетен о ней в моем присутствии. Между прочим, самоуверенность Йорка с его выводком из четырех сыновей растет с каждым днем. Надо бы умерить их спесь, доказать, что и у нас есть свой, настоящий ланкастерский наследник трона. У Стаффордов и Холландов наследники уже имеются, но где же наш, из семейства Тюдоров-Бофоров?

Коротко хохотнув, Эдмунд налил себе еще вина и воскликнул:

— Так я же стараюсь! Ей-богу, стараюсь каждую ночь! Не беспокойся, положись на меня. Я свое дело знаю. И помню о долге перед семьей. Она, правда, и сама-то еще ребенок, так что это дело ей совсем не по вкусу, но я честно исполняю все, как полагается.

И Джаспер вдруг впервые бросил на меня заинтересованный взгляд, словно ему захотелось выяснить, каково мое отношение к столь бесстыдному и бесцветному описанию супружеской жизни. До боли стиснув зубы, я смело посмотрела ему прямо в глаза: ни за что на свете я не позволила бы ему жалеть себя! Свой брак я воспринимала как жертвоприношение, как тяжкое испытание. Пусть моя жизнь с Эдмундом Тюдором в этом грязном, точно крестьянский хлев, замке, затерянном в горах проклятого Уэльса, станет моим мученичеством! Это мученичество я принимала добровольно, поскольку была уверена, что когда-нибудь Господь непременно меня наградит.