Алая графиня

Галеаццо с Филиппо действительно здорово напились. Пир уже шел полным ходом, и они в плохо завуалированных метафорах принялись рассуждать о том, как приятно войти в девичью плоть. В какой-то момент герцог принялся тыкать жаренной на решетке колбаской в фаршированного каплуна, лежащего на его тарелке, изображая соитие. Филиппо при этом ревел от хохота, Катерина усмехалась, Бона молча краснела. Когда с ужином было покончено, госпожа с видимым облегчением принялась созывать детей, чтобы покинуть столовую. Я поднялась вместе с ней и дошла до двери.

Когда Бона обернулась, чтобы пожелать мужу спокойной ночи, он поднял голову, сверкнул осоловевшими от выпивки глазами и сказал:

— Она останется. Ты можешь идти, но она должна остаться.

До сих пор Галеаццо никогда не высказывал подобных пожеланий.

Мы с Боной встревожились, а герцог повторил:

— Она останется. А ты пошли горничную за теми картами, которые подарил тебе Лоренцо.

Бона замешкалась и бросила на меня полный ужаса взгляд, а герцог грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули пустые тарелки.

В наступившей тишине я обратилась к герцогине:

— Прошу прощения, ваша светлость, карты лежат в ваших покоях, в сундуке у моей кровати.

Бона посмотрела на меня так, словно я была самим дьяволом во плоти, явившимся по ее душу. Не говоря ни слова, она опустилась перед мужем в реверансе и ушла, уводя за собой детей. Катерина на секунду задержалась рядом со мной и покинула столовую последней. На ее лице отражалось разом и любопытство, и непонятная тревога. Я неловко топталась у двери минут пятнадцать. Герцог и его пьяные братья не обращали на меня внимания, только их голоса становились все громче и развязнее. Когда Франческа наконец-то явилась с бархатной коробкой, украшенной алмазами, мое беспокойство усилилось.

— Сядь, — велел Галеаццо заплетающимся языком, указывая на стул, стоявший напротив него.

Филиппо устроил настоящее представление, кинувшись отодвигать для меня стул, словно я была венценосной особой. Они с герцогом умирали от смеха, но я с достоинством села, поставила перед собой коробку с картами и положила на нее руку.

Лишь деликатный, женственный Оттавиано с сомнением спросил:

— Кажется, ты в трауре, Дея? Ты недавно потеряла близкого человека?

— Мужа, — ответила я и склонила голову, выражая признательность за сочувствие.

В этот же миг на меня накатила волна горя, смешанного с гневом, и я решила, что без колебаний скажу Галеаццо всю правду. Я с радостью открою герцогу его судьбу, пусть и умру за это.

— Ладно, хватит, — заявил Сфорца, резким взмахом руки отметая прочь печальную тему. — Дея сейчас расскажет, что ждет меня в грядущем году. — Он впился в меня грозным взором, и я посмотрела ему прямо в глаза, не скрывая ненависти. — Только на этот раз предсказания будут счастливыми, верно, милочка? — Тут его голос упал до зловещего шепота.

— А нам можно узнать нашу судьбу? — с наигранным энтузиазмом спросил Филиппо, лицо которого лоснилось, а рот кривился в пьяной ухмылке. — Мой господин, можно нам тоже?

Оттавиано с живостью подхватил его просьбу, герцог взмахнул рукой, требуя тишины, подмигнул братьям и произнес:

— Все зависит от того, насколько сговорчивой окажется дама. Надо сказать, она за последнее время превратилась в настоящую красотку.

Филиппо то ли нервически, то ли восторженно засмеялся, когда Галеаццо подался вперед и накрыл мою ладонь своей, жаркой и потной. Я с омерзением выдернула руку, инстинктивно оглянулась и убедилась в том, что Бона действительно ушла, а вместе с ней и все слуги. В столовой остались только виночерпий герцога и двое его телохранителей, которые беззвучно появились и встали у двери, закрытой и запертой на засов.

Наверное, тут нечему было удивляться, но я всю жизнь верила, что близость к Боне станет моей защитой. Герцог не тронет меня, как не прикасается к своим дочерям. На секунду мелькнула мысль, не кинуться ли к двери, не позвать ли на помощь, но я столько раз слышала такие крики и знала, что они никогда не помогали другим женщинам. Я могла рассчитывать лишь на собственную сообразительность.

— Ваша светлость, я погадаю вам, — сказала я с уверенностью, какой вовсе не ощущала. — Но чтобы предсказание получилось верным, пусть все замолчат. Вы должны думать только о том, что вас интересует, и ни о чем больше.

— Я уже задал вопрос, — с легким раздражением в голосе отозвался герцог, с грохотом поставил локти на стол и уронил голову на ладони, как будто она внезапно стала слишком тяжелой. — Мое будущее в новом году.

— Вот об этом и думайте, ваша светлость, — сухо произнесла я, вынимая карты из бархатной коробки.

Они оказались теплыми, как будто все это время лежали у очага, были больше простых игральных карт, но на этот раз тасовались легко, словно успели привыкнуть к моим рукам. Я постаралась перемешивать их подольше, все это время молясь про себя.

Смысла взывать к Богу не было, поэтому я обращалась к тому, кому действительно верила: «Маттео, помоги мне уйти отсюда живой и не обесчещенной».