Аквариум – 3

Иногда они долго засиживалось во время встреч за бутылкой, обсуждали самые различные вопросы, спорили, доказывали друг другу свою правоту. Дронов в спорах порой был очень агрессивен, его агрессивность переходила иногда в откровенную русскую грубость, которая возникала, вероятно, оттого, что его совесть была не спокойна. Для нее, по всей видимости, было недостаточно тех аргументов, которые он находил в свое оправдание, и в спорах она вновь просыпалась и давала о себе знать. И все-таки истинной причиной бунта совести было нечто другое. Дронов, несмотря на свои прежние заверения, что никогда не станет на путь предательства, не станет агентом, все больше и больше отступал от своих принципов. Под влиянием Людерсдорфа становился настоящим агентом. Американец постепенно втягивал его в свои сети, ставил задачи, усложняя их. И Дронон ничего не мог поделать с собой, выполняя волю своих хозяев. Иногда ему хотелось прекратить эту опасную игру, но выйти из нее было уже невозможно, хотя он понимал: сколько веревочке ни виться, а конец будет.

Американец все больше привлекал его к выполнению своей глобальной задачи – проникновению в высшие органы ГРУ, нацеливая его на Изуитова как на главный объект.

Как-то сильно подвыпив, они вдвоем парились в небольшой баньке на берегу озера в лесу. Людерсдорф был большой любитель попариться, вероятно, эта привычка осталось у него с Финляндии. Но выпивоха он был классный. В ЦРУ про него говорили: ему надо ведро водки выпить, чтобы захмелеть. Дронов тоже стал больше пить. Они по очереди стегали друг друга по разгоряченным красным спинам, плескали водой на раскаленные камни, пар столбом поднимался вверх. Потом прямо из парной бросались в ледяную воду озера, отдыхали в предбаннике, закутавшись в белые простыни, пили холодное пиво, болтали о всякой всячине.

– Кирилл, – как-то неожиданно начал Виктор. – Здесь, надеюсь, нет ушей?

– Конечно нет, об этой хижине дяди Тома кроме меня никто не знает.

– Хорошо, – продолжал Виктор. – Мне пришла в голову шальная идея. Хочешь, поделюсь?

– Давай, давай, – охотно согласился Кирилл. – В шальных идеях часто есть крупицы гениальности.

– Не уверен, что ты найдешь там эти крупицы, скорее это бред сумасшедшего, – продолжал Виктор. – Представляешь, какой бы мы с тобой могли бы наделать звон на весь мир, какую пищу могли бы дать писакам-журналистам, историкам, политологам, политикам, если…

– Ну не тяни, что если? – перебил его Кирилл.

– Если, представь себе, я вербую тебя, и ты становишься агентом ГРУ. Только подумай, какой спектакль можно было бы разыграть, – заговорил Виктор. – После нас будут долго разгребать, сочинять небылицы, легенды и никогда по-настоящему не поймут до конца, не поверят.

– Ха, ха, ха, – расхохотался Людерсдорф. – Действительно, здесь что-то есть карамазовское, запредельное.

– Ну почему запредельное? – спросил Виктор. – Представь себе, я познакомился с тобой где-нибудь на приеме, почувствовал родство душ, увидел твое недовольство своей судьбой. Ведь скажи откровенно, это так? Тебе до конца в Лэнгли [11]не верят, думают, русский волк всегда в лес смотрит, и никто не знает, когда убежит. Ваш Пинкертон, то бишь начальник контрразведки ЦРУ господин Энглтон, небось на тебя давно глаз положил и копается в твоей родословной?

– Ну хорошо, продолжай, предположим, ты прав, – хмуро вставил Людерсдорф.

– А чего здесь продолжать, главное, свою гениальную идею я уже изложил, – улыбаясь, проговорил Виктор, глядя на хмурого визави. – Как будет здорово: твои будут думать, что ты работаешь со мной, а мои – что я работаю с тобой. Какая будет великолепная легенда прикрытия для нас обоих.

– Да, это ты здорово; Виктор, придумал. И будь я помоложе, чем черт не шутит. А сейчас я уже стар на эту роль, ведь мне уже скоро на отдых пора, в Лэнгли уже кое-кто намекал, но мои дела не дают завистникам выгнать меня на пенсию. Ты знаешь, моя самая главная задача – уберечь тебя от неприятностей. И сделать мы это можем только в спарке, как ты выражаешься. Ведь даже если пойти на твою авантюру, то она и тебе не принесет много, если я уйду на пенсию, то какой я агент. Давай лучше выпьем за дружбу и споем нашу любимую.

Они выпили и затянули: «Славное море, священный Байкал…»

И было что-то лихое и разудалое в этих мужиках, которые ходили по лезвию ножа и которым иногда хотелось свеситься над бездной и заглянуть туда, куда до них никто не заглядывал.

Людерсдорф перевел разговор на другую тему.

– Послушай, ты Достоевского читал?

– Я его не люблю, – ответил Виктор. – Беспросветный мрак.

– Ну, а что ты, собственно, читал? – допытывался Кирилл.

– «Бедные люди», помню, проходили в школе, но, по-моему, до конца не осилил, стало скучно, мурашки побежали по спине от его описаний.

– А ты его романы-то читал: «Братья Карамазовы», «Бесы», «Подросток» и другие? – продолжал допытываться Кирилл.

– Да нет, не читал, наверное, школа отбила охоту читать, в учебнике писали, что Достоевский реакционер, – отвечал Дронов.