Аквалон

– Масло… – пробормотал стоящий по правую руку пожилой матрос. – В таких масло возят…

Еще через какое-то время, когда светило превратилось в едва различимый в сером небе плоский матовый круг и вечерние сумерки расползлись над морем, с борта отплывшего кризера громыхнули пушки, после чего бочонки взорвались.

Матрос пояснил:

– Не жалеют ядер. Повеселиться хотят, с фейерверком…

Теперь работорговец пылал, до эфироплана доносились треск и гул. Серапцы до сих пор оставались под палубой; в какой-то момент Тулага разглядел, как наружу выбралась объятая пламенем фигура, сделала несколько шагов и упала. Следом появилась другая; расставив руки, истошно вопя и волоча за собой обрывок цепи, раб, похожий на крону пылающего дерева, пробежал по палубе, врезался в догорающий борт, проломил его и вывалился наружу, на еще целый горсприг. Крепкая ткань выдержала, не порвалась, – тело подскочило на ней, взорвавшись искрами и огненными спиралями масляных сгустков, поднялось на ноги, сделав шаг, кувыркнулось через край и кануло в эфирном пухе. А потом пламя добралось до пропитанного маслом куля, тот с шипением полыхнул шаром огня – и развалившаяся напополам скайва опустилась в бурлящие облака.

Перед этим матросы притащили капитану дорингера легкое плетеное кресло, и теперь он сидел возле штурвала, любуясь происходящим.

– Вот зрелище! – довольным голосом произнес метис, поднимаясь на ноги. – В который раз вижу это – не могу налюбоваться! Думали, из-за траура по королеве корабли Суладара не выйдут в море, не станут патрулировать северные берега? – Он помолчал, скользя взглядом по белым и светло-коричневым лицам пленников. – Правильно думали! Морская стража вместе со всеми честными суладарцами скорбит по старухе, но нам до нее дела нет.

– Траур? – очень тихо сказал Гана, не обращаясь ни к кому конкретно. – Королева мертва?

– Убита, – подтвердил тот же старый матрос. – Не знал, малец? Ее убил какой-то преторианец. Траур продлится месяц… – Он замолчал, когда взгляд капитана остановился на нем. Метис сделал два быстрых шага, взмахнув зажатой в руке плетью, ткнул рукоятью в лицо матроса. Из носа брызнула кровь, старик склонил голову и замер.

– Плыть нам несколько дней, – повторил капитан, стоя на Тулагой. – Всю дорогу будете молчать, как мертвые. Иначе вправду станете ими. Чтоб ни звука из-под палубы, ясно это? Кто хоть слово скажет – сразу за борт.

* * *

Траурные одеяния не нравились Гельте де Алие: она полагала, что черный цвет хорошо контрастирует с ее волосами, но вот к цвету кожи совершенно не идет. К тому же надетое сейчас на принцессе платье скрывало очертания фигуры и делало ноги короче – это Гельта увидела со всей ясностью, когда рассматривала себя в зеркале. Впрочем, если сидишь в кресле, длина ног в любом случае не слишком заметна…

Зато ожерелье из серапионовых глаз смотрелось на черном фоне восхитительно. Если бы еще в этом платье не было так жарко… Гельта уже несколько раз доставала из пышного рукава кружевной платок, изящным жестом промокала лоб и прятала обратно. Ее почти не обучали церемониям и этикету; в Большом Эрзаце, чей повелитель являлся скорее практичным хозяйственником и политиком, чем королем, монархом, подобные церемонии не были приняты. Впрочем, принцесса обладала природной грацией и умением выглядеть, во-первых, изящно, во-вторых, естественно в любой обстановке. Она без всяких объяснений, чутьем воспринимала незнакомые правила поведения, и потому сидящий справа Экуни Рон Суладарский, некоторое время назад осознавший эту способность невесты, не волновался, что Гельта будет выглядеть вульгарно или совершит какую-нибудь глупость. Невеста… да, они оставались женихом и невестой, и Рон все еще ни разу даже не поцеловал ее. Свадьба отложена на месяц, до окончания траура, – что ж, он подождет.

Их кресла стояли у подножия накрытого шелками возвышения, того самого, где Рон в последний раз видел мать живой. Трон вверху был пуст, Экуни не садился на него: официальная коронация пока не состоялась. Принц, посоветовавшись со своим министром финансов, дворцовым церемониймейстером и начальником охраны, решил стать королем и мужем в один день – главным образом из экономии. Гельта не возражала, когда Экуни спросил, согласна ли она, чтобы церемонии были совмещены, лишь мягко улыбнулась и промолчала.

Уги-Уги посетил дворец еще утром и сразу уехал; сейчас один за другим в зал входили менее важные гости: богатые торговцы, наместники островов, командор суладарского флота, начальник порта… побывал здесь и Влад Пиранья, и с ним двое важных купеческих воителей в наглухо застегнутых красных плащах, с длинными посохами. Пиранья, поклонившись и быстро сказав слова соболезнования, поднял на Экуни взгляд и добавил: «Это – господа привилегированные интенданты с Плотов Скенци и Бриллиантовое Поле. Они останутся на Да Морана вплоть до волнующего события, вернее, двух событий, которые произойдут в один день. И они, и я надеемся, что за этот срок вы сочтете возможным разъяснить все вопросы, которые я задавал вам во время нашей встречи».