Акулы из стали

– Долбодятлы, какая Нева… Она вообще с другой стороны Адмиралтейства! Это же река Мойка, а до этого был канал Грибоедова! Ну, серость севастопольская!!!

Ладно, «серость» мы ему запомнили. Но вслух-то сказали, что зато мы загорелые, красивые и нравимся девушкам.

Привели нас в училище через главные ворота прямо под шпилем. Завели в казарму. Мы-то с первого курса в общежитии жили, а тут – казарма! Дикие нравы, конечно. Ходит с десяток дзержинцев с хмурыми лицами. Ну, значит, надо отстаивать честь нашей альма-матери.

– Чо, – спрашиваем, – не встречаете нас? Где поляна и всё вот это вот?

– Да нельзя же нам спиртное-то в казарму приносить, – говорят.

Четвёртый курс, чтоб вы понимали! Дикие нравы, просто средневековье. Но у нас с собой ещё осталось изрядно. И кэ-э-эк давай мы там чести защищать. Они – свою, мы – свою. Это был один из двух случаев в моей жизни, когда я напился до беспамятства. Кто там кого перепил, кто чью честь отстоял – не помню. Но. Раз рассказываю я, то пусть будет, что мы, севастопольцы, и победили.

Утром разлепляю то место, где у меня должны быть глаза, и вижу, как на меня смотрит голый мужик. В шлеме и с копьём. «Ну пиздец, Эдик, – думаю, вдавливаясь в подушку затылком. – Допился!» Потом уже, когда очнулся мозг, я определил, что это же просто статуя Аполлона с адмиралтейского шпиля на меня таращится. Ну, норм, значит, можно с алкоголем не завязывать пока что. А тут крик из предбанника:

– Смирно! Дежурный по роте на выход!

Заходит командир этой роты ну и наш теперь командир как бы.

– Бля-я-а-а-аа! – говорит. – Ну и воняет тут у вас перегарищем! Вы что, бухали, что ли, тут?

Дзержинцы стоят, краснеют, стесняются, а мы говорим:

– Да не, это мы с поезда бухие приехали.

Защитили честь наших новых друзей. Вы же это заметили, да?

– А, ну тогда ладно, – успокаивается командир под удивлённые взгляды дзержинцев. – Надо, в общем, сорок человек на концерт Кобзона отправить. Прямо сейчас.

– Каво-каво? – удивляемся мы, – какого-такого Кобзона? У него же даже подтанцовки красивой не будет, что мы там забыли?

– Ну, смотрите, – говорит командир, – или вы сейчас идёте, так как вам заняться всё равно нечем и денег у вас российских даже нет. Или я своих из увольнения отзываю от семей, девушек и собак.

Ну, конечно, мы пошли. Незнакомых друзей в увольнении подставлять на флоте не принято. Десять бабушек, две тётеньки и все остальные – военные на концерте. Сели мы подальше, кресла мягкие, удобные, ну хоть выспимся. Так мы себе подумали. Какое там. Орал этот Кобзон, как бешеный, чуть до конца досидели. И так-то его не любил, а с тех пор так вообще органически не перевариваю. А ещё Маша на мосту меня так и не дождалась из-за гада этого. Правда, потом я её нашёл в Питере, две недели понадобилось, но нашёл. «Мы ж подводники – мы силачи», как в песне поется.

А потом мы опять напились, с горя. Как-то осознали, что нет больше нашего Севастополя, нет больше нашей «Галоши» и это – навсегда, а не приключение на недельку.

В понедельник нас повели на медосмотр. Докторша уж больно симпатишная была, и честь Севастополя надо было отстоять. Ну, вы понимаете.

– Покажите язык, – говорит мне.

Что за вопрос – показываю.

– О-о-о-о! – говорит она. – У вас, молодой человек, географический язык!

– Да, – говорю. – Географию морей и океанов я люблю!

– Нет, – говорит она. – Пить вам нельзя! Авитаминоз!

– Как скажете, – покорно соглашаюсь я. – А что вы делаете сегодня вечером, например?

– Вы что, севастопольцы, сговорились тут все? У вас что, женщин там в Севастополе не было? Такое ощущение, что вы с Антарктиды приехали или с Кавказа!

– Были. Но вы, прошу прощения, не ответили на мой вопрос.

– Я сейчас мазок у вас брать буду, Эдуард, в связи с вашей наглостью! – говорит она, заглядывая в мою девственно чистую медкнижку.

– Я, может, и не против, – отвечаю. – И не знаю за ваши питерские правила этикета, но мне кажется, что мы форсируем события. Я-то в кино сначала сходить планировал. Ну там, роз вам купить. И «баунти», может.

– Так! Вон отсюда! – сверкает она на меня взглядом по-над очками.

Выхожу. В коридоре очередь, все волнуются, «ну как там?» спрашивают.

– Подождите, ребята, – говорю я и захожу обратно:

– Ну а завтра, например, что вы делаете, если сегодня заняты?

Бросила в меня ручкой. Выхожу. Делаю всем жест рукой и захожу обратно.

– Я и до послезавтра готов ждать, если что.

Она, конечно, тут же краснеет и выскакивает в коридор.

– Так, на! Ко мне больше никому не заходить! Этому (тычет в меня пальцем) сдать все медкнижки, и все свободны!

– А чо это ему? – начинают роптать юноши с так грубо попранными надеждами.

– Всё, я сказала! Все вон из лазарета!

В общем, в училище имени Дзержинского мы освоились быстро, и приняли нас там хорошо, как родных. Осознав, что нашей чести внутри ничего не угрожает, мы принялись вместе с аборигенами защищать честь училища.