Акула пера в СССР

Секунду назад я ткнул лопатой в яму — а теперь едва поднялся на колени, пытаясь понять, что произошло. Мне понадобилось, наверное, несколько минут, чтобы более-менее прийти в себя. Я по очереди пошевелил руками и ногами, всеми пальцами. Ощупал ребра — слева конкретно болели два, и я надеялся, что это просто ушиб или трещина, а не перелом.

Кажется, я проглотил стакан крови, прежде чем она перестала течь из носу. Слух до конца так и не вернулся — по крайней мере, пока. Я перебрался к своей палатке на четвереньках, потому как вставать на ноги боялся — земля тут же начинала выплясывать и выгибаться под подошвами ботинок.

Мне даже не хватало сил, чтобы подумать о том, какой же я всё-таки дебил. Алчность застила глаза и сделала мою память избирательной — я помнил про историю с какими-то боеприпасами во время экспедиции Богомольникова, и там тоже кто-то едва-едва не погиб, но отметал их, поскольку "здесь ведь не было боев!" "Не было боев" и "я не читал про боевые действия под Моховом" — это две разные вещи! Да и вообще — для того, чтобы какая-то взрывоопасная хреновина оказалась на обрывистом берегу Днепра, вовсе не нужно было, чтобы здесь кто-то с кем-то рубился. Кто-то пошел справить нужду под камень, и посеял гранату — чем не вариант? Их тысяча, таких вариантов!

Богомольников тогда взял моду при каждом сомнительном случае вызывать саперов, у него даже одно время жили в лагере два офицера, им нравилось так проводить отпуска. А я сунулся с суконным рылом в калашный ряд…

Хватит с меня и одной амфоры. По крайней мере, пока. Тут бы в себя прийти да живым остаться, а то мало ли — заработал сотрясение, останусь на всю жизнь контуженным! Мне хватило ума поснимать с гвоздей бинты, чтобы вешки не были такими заметными. Нашарить их и без металлоискателя можно, но обнаружить случайно — вряд ли. Небольшую воронку от взрыва я засыпать не стал — если его слышали и обратили внимание, то прибегут и придется объяснять, что к чему. А так — хотел мусор закопать, ткнул лопатой — подорвался. Бывает! Повезло — живой.

Думал я всё это вяло, туго… По-хорошему нужно было выбираться к людям, ехать к врачу, но хотелось только одного — лечь и полежать. А какая хрен разница, где лежать — в палатке или дома на кровати? Правильно, тут, в палатке воздух чистый и нервничать никто не будет.

* * *

— Алло! Алло! Соломин? Это Белозор! — я стоял в телефонной будке и закидывал в щель таксофона одну монетку за другой.

Не денарии, конечно, закидывал — копейки.

— Чего орешь, Белозор? — его голос доносился до меня как через слой ваты.

— Контузило! Я нашел кое-что, очень важное! Слышишь?

— Это ты не слышишь, горе луковое! Я всё прекрасно слышу, меня-то не контузило!

— А? Что? В Лоев приезжай, — продолжал надрывать связки я. — В Ло-ев! Слышишь?

— Слышу, чтоб тебя! Тебя половина отдела слышит, чудо в перьях! Что ты там опять устроил?

— Подорвался! И нашел что-то! Но я живой, приезжай в Лоев, я у музея подожду столько, сколько надо!

— У Привалова отпрошусь — и приеду. Никуда не уходи!

— А? Да, буду тут, только за мороженым отойду!

— Белозор!

— А?

— Ты — настоящая заноза в заднице, знаешь?

— Что?

— Уши на что? Жди давай!

Орал я действительно громко, потому как скопившиеся у телефонной будки лоевчане смотрели на меня как на дебила. В общем-то, я на него и был похож: прическа, лицо и одежда мои пребывали в самом плачевном состоянии. Даже милиция подходила, но удостоверение журналиста их успокаивало, по крайней мере пока.

Я вышел из будки, и туда сразу же заскочила какая-то дебелая ушлая тетка: она сообразила, что я накидал денежек больше, чем проговорил, и решила пообщаться с кем-то на халяву. Но мне было в общем-то наплевать. Забдив на противоположном конце площади киоск "Белсаюздрук" — он же "Белсоюзпечать" и лоток с мороженым, я двинул туда.

— "Маяк" дубровицкий есть у вас? И "Прафсаюзны Час"? — никаких ошибок, по-белорусски "Профсоюзное Время".

— Чего орешь, ирод? — продавщицу аж перекосило.

Я забрал газеты и решил, что мороженое буду покупать молча. Там за прилавком стояла молодая худенькая девочка — может быть, студентка летом решила подработать, и кричать ей в лицо мне не улыбалось. А вот улыбаться — улыбалось! Надеясь, что после контузии у меня мимика в порядке, я пошел за эскимо.

* * *

— И что пишут? — гаркнул мне в самое ухо капитан, так что я подскочил с парапета и чуть не врезал ему газетой по роже.

— Чего орешь, ирод? — вспомнив фразу ларёчницы, вызверился я.

— Вот ты как заговорил! — Соломин усмехнулся, — Ваши документы, гражданин! Вид у вас больно подозрительный!

— Шутник, однако! Тащ капитан, я клад нашел. Килограмм на пять или десять серебра.

— Шо? — я обожал это выражение его лица.

Квадратные глаза в исполнении Соломина — это нечто. Как будто это его контузило, а не меня.

— А с мордой лица что? — спросил милиционер. — На чем ты там подорвался?