Акула пера в СССР

В общем — прямая линия закончилась, мосты с Драпезой были наведены, и мне оставалось только собрать воедино и набрать на машинке. И — можно было сбегать! Шеф уехал в Гомель обмениваться опытом с главредом "Гомельской правды". Они были старыми друзьями-врагами-партнерами-конкурентами, так что до завтрашнего утра главред точно в редакции не появится.

Потому, заварив себе крепчайшего чая, я погрузился в работу — и не вставал, пока пальцы не заболели от клавиш, а последний Драпезин ответ на последний вопрос от дубровицких бабулечек не был красиво сформулирован и облечен в мундир машинописного текста.

— Вот! — сказал я, шагнув в кабинет Арины Петровны и протягивая ей стопку листков, — Вот ваша прямая линия.

— А чего это она моя? — нахмурилась девушка, — И вообще — признайся, где кулаки сбил?

— С ветряными мельницами сражался, и за отсутствием Росинанта и дуэльного копья пришлось атаковать врукопашную!

— Ой, иди к черту, Белозор!

— Так точно! Материал в номер, или на субботу сдавать?

— Какой материал?

— Так интервью!

— Какое интервью? — она даже отложила карандаш и линейку, которыми расчерчивала лист ватмана.

— Так с чертом же, ты ж мне сама только что…

— Просто — уйди! — фыркнула Арина Петровна, и я, довольный, так и сделал.

На самом деле я хотел попасть на рынок — к молдаванину Гаврилице, заказать ботинки и спросить про турку. И еще — наконец наведаться в ателье.

* * *

Чтобы не проходить мимо Дома культуры по пути на остановку — пошел пешком. На школьном дворе СШ № 2 было тихо — последний звонок отгремел, шли выпускные экзамены, ребятня помладше разъехалась по деревням или в пионерлагеря. Меня обогнала телега, запряженная красивой, ухоженной лошадью, грива которой была заплетена в косички. На сене в повозке сидел дед в свободной рубахе и соломенном капялюше и бабушка в ярком платочке — оба симпатичные, как с картинки! За телегой бежали три мелкие псинки, перебрехиваясь с хвостатыми обитателями окружающих дворов.

По небу проплывали белые облачка, вся природа вокруг уже вполне была готова к лету — изумрудно-зеленая трава, пышные клумбы, сочные листочки… В общем — хороша Дубровица в это время года! А вот тротуары — не хороши. Нет почти никаких тротуаров — нигде, кроме Советской. Так, тропинки вдоль обочин…

Рынок встретил меня шумом и гамом. У ворот продавали утят, цыплят и кроликов, предлагали котят и щенков — абсолютно бесплатно. Какой-то смуглый шкет сидел верхом на козе и держал ее за рога, не давая животинке сбежать, и громко кричал:

— Купите козу, отличную козу! Посмотрите, какие у нее добрые глаза!

Глаза у коз вообще-то ни разу не добрые. Они ужасные. Эта еще и характером обладала явно скверным — все время пыталась вырваться и взбрыкивать… Хотя я тоже, наверное бы, взбрыкивал, если бы на меня уселся какой-то шкет.

На территории рынка бабули продавали семечки, свежую зелень, сухофрукты, молочные продукты. Мужички-синюки торговали железячками, детальками, инструментами и прочей мелочевкой. Взгляд зацепился за одного, довольного молодого — перед ним лежали самодельные ножи на деревянных ручках, деревянные же киянки, тиски, напильники — всё самопальное, на вид добротное и надежное. "Кастет!" — выдала память Германа Викторовича. Вот где он его приобрел!

Я подошел к мужичку, краем уха слушая разговоры бабулек-конкуренток. У одной были тыквенные белые семечки, в полотняном мешке, у другой — подсолнечные, в двух ведрах.

— …пожарю, а потом ноги грею. Разве в мешке удобно ноги греть? — донесся до меня обрывок фразы. Я волей-неволей глянул на ноги торговки с ведрами и вздрогнул, отметив варикозные вены и грибок на пальцах, которые виднелись сквозь декоративные прорези в сандалиях.

— Шо, проняло, Гера? — мужик-синюк даже подался навстречу, — Я у этих бисовых баб даже хлеба в голодный год не попрошу. Всё у них с примухами и забобонами… Ведьмы, все через одну!

— Да и черт бы с их примухами, но вот ноги в семках греть — это бесчеловечно и антигуманно!

— Гы-гы, — сказал мужик. — Если б ты знал что вытворяет Никифоровна с сывороткой — ты бы на рынок и вовсе ходить перестал.

Я замолчал, озадаченный. Чего такого могла вытворять неведомая Никифоровна с побочными продуктами творожного производства?

— Так ты как: прогуляться, или по работе, может? Или ко мне лично?

— Да я к Гаврилице, ну и в ателье… А тебя увидел — вспомнил, что припас мой в отделении милиции остался, вот я и…

— Тш-ш-ш-ш! — сказал синюк. — Постой здесь, товар посторожи.

И вдруг исчез. "Недзе быу, и раптам зник!"

— Ён калдун! — сказала бабка с тыквенными семечками. — Ведьзмак, шэпча на свае нажы!

— Шепчет, как есть шепчет, — сказала та, что с подсолнечниковыми, — Поплюет, пошепчет — и приходит человек покупать сразу.

— Ну, я не за ножом пришел, — сказал я.

Мужичок появился у меня за спиной также внезапно, как и исчез.

— Тебе — пятерка. За каждый. Легкие, удобные — как раз на твою лапищу. Алюминий!

Охереть, чуть не десятая часть зарплаты — долой! Пора искать клады, Гера! Вот на выходных и поеду. Деньги летят пулей!

— А вы на них не шептали? — уточнил я.