Актуальные проблемы Европы №4 / 2017

Крушение Советского Союза серьезно изменило подходы объединенной Европы к оценке международной ситуации. Политика, основанная на примате внешних угроз и безопасности, постепенно вытеснялась концепциями распространения демократии, либеральных свобод и защиты прав человека. В доктринальном плане это выразилось в постулировании совершенно иной стратегии обеспечения безопасности, опирающейся на механизмы невоенного воздействия. В представлении западных политиков реалии постбиполярного миропорядка исключали угрозу конвенциональной войны против стран объединенной Европы. Новая Европейская стратегия безопасности буквально утверждала, что «полномасштабная военная агрессия в отношении какой-либо страны, входящей в Союз (ЕЭС/ЕС), невозможна» и Европа «стоит перед лицом новых угроз – более разнообразных, не столь явно зримых и более непредсказуемых… В отличие от времен холодной войны с ее очевидными и перманентными внешними угрозами, новые угрозы не носят характер исключительно военных», и при этом они «динамически изменчивы» [A secure Europe.., 2003, p. 3, 7].

Окончание холодной войны и исчезновение «советской угрозы» заставило турецких политиков – прежде всего тогдашнего президента Тургута Озала – задуматься о поиске новой роли для Турции, которая позволила бы сохранить прежнее ее значение для Европы и США [G"ozen, 1996]. Правительство Турции рассматривало войну в Персидском заливе (1990–1991) в качестве важного полигона для демонстрации своей приверженности западным ценностям и своего геополитического значения для Запада [Kuniholm, 1991, p. 34]. Турция исходила из логики старой политики реализма: выступление в роли важного игрока на региональном уровне и участие в обеспечении безопасности европейских стран и США неизбежно будет способствовать улучшению имиджа Турции в глазах европейских лидеров и приблизит страну к признанию в качестве европейской державы [Arikan, 2006]. Поэтому, хотя в годы холодной войны Турция никогда не стремилась втягиваться в региональные конфликты, она вынуждена была демонстрировать солидарность с мировым сообществом и поддерживать международное вмешательство в региональные конфликты, в которые непосредственно сама не была вовлечена [Kut, 2000, s. 45]. При этом Турция никогда не поддерживала военные операции союзников из альтруистических побуждений, всегда ожидая ответного шага со стороны союзников [Kuniholm, 1991, p. 35], – иными словами, взаимодействие Турции с Западом в вопросах безопасности всегда основывалось на принципе взаимности. Играя важную роль в системе международной безопасности и выполняя функцию «южного фланга» НАТО, Турция рассчитывала на защиту со стороны Запада от «советской угрозы», военно-техническую и финансовую помощь [Kuniholm, 1991, p. 35]. Поэтому и готовность Турции солидаризоваться с Западом во время «войны в Заливе» отражала прежнюю стратегию инструментального подхода к сотрудничеству с Западом в вопросах безопасности. Соотнеся тяготы своего участия в международной коалиции против Ирака с ожидаемыми дивидендами, правительство Турции открыто выступило на стороне многонациональных сил во главе с США, чтобы подчеркнуть свое значение для западных союзников19.

Отношения с Европой в Турции еще со времен основания республики в 1920-е годы всегда рассматривались с точки зрения обеспечения национальной безопасности. Дружественные отношения с европейскими странами понимались как залог обеспечения территориальной целостности и национального суверенитета. Этот подход превалировал в период блокового противостояния, сохранился он и после окончания холодной войны. Этим объяснялось вступление Турции в качестве ассоциированного члена в Западноевропейский союз (1992), который в то время еще рассматривался в качестве площадки для кооперации в сфере обороны и безопасности. Турция, имеющая за плечами столь длительный опыт сотрудничества с Западом в сфере обороны, ни в коем случае не хотела остаться за бортом формирующегося нового механизма общеевропейской безопасности. Хотя статус ассоциированного члена ЗЕС и не вполне удовлетворял Турцию как страну НАТО, он давал возможность прямого взаимодействия с ЕС по вопросам безопасности [Cayhan, 2003] и позволял увеличить вклад Турции в европейскую безопасность, что должно было приблизить страну к долгожданному членству в ЕС.