Акция прикрытия

Чижик извлек не первой свежести носовой платок и вытер вспотевший лоб. Дронов рассматривал растерянного капитан-лейтенанта в упор. Круглое лицо, круглые глаза, оттопыренные уши, задравшийся на макушке вихор. Мальчишка. Тридцать пять лет, женат, один ребенок, живут в малосемейном блоке офицерского общежития, семейная жизнь не особо благополучна: жена недовольна зарплатой, отсутствием квартиры, длительными отлучками супруга, Карьера у Чижика оказалась ломаной: его списали из атомного подводного флота и перевели с понижением в одиннадцатый отдел. Здесь, правда, до недавнего времени все складывалось удачно – молодой командир подводной лодки специального назначения, перспективный, вполне мог поехать в академию, потом повышение, другой уровень руководства, соответствующее материальное обеспечение, улучшение жилищных условий, автомобиль с шофером, солдатики в ролях вестовых, ординарцев, поваров... Теперь, понятное дело, радужные планы накрылись, никакого роста, никакой академии – захолустная база, пожизненная общага, звание кап-три к пенсии – вот и вся перспектива. Жена с ним в ссылку не поедет, у нее и сейчас есть любовник – некто Бутько, коммерсант из «новых». Значит, одиночество, водка, галлюцинации по ночам...

Чижик и подумать не мог, что полковник столь глубоко изучил его личную жизнь, лучше его самого. Во всяком случае, о Бутько капитан-лейтенант ничего не знал.

– ...Но связи с СПЛ не было: он, гад, и им приказал соблюдать радиомолчание... А когда Крутаков связался со мной, то доложил, что Верлинов ушел на скутере, а они легли на обратный курс...

Дронов понимал: объективно этот всклокоченный мальчишка ни в чем не виноват и не заслужил того, что ему предстоит. Но жизнь требовала найти козла отпущения, громоотвод, и логика служебных расследований подталкивала к грубой каменной плите жертвенника именно командира «У-672». Потому что иначе кровь придется пускать Сушнякову или, чего доброго, ему самому...

Полковнику не было жаль бывшего капитана, ибо сострадание, как, впрочем, честь, совесть, порядочность и другие подобные категории, не входит в систему служебно-должностных ценностей, не отражается в характеристиках, не учитывается при аттестациях и не способствует продвижению по службе. Он внимательно рассматривал Чижика, вспоминал его семейные обстоятельства, но вовсе не из сочувствия к искореженной судьбе молодого офицера. Дронова интересовало одно: говорит он правду или лжет. Именно от этого зависело многое, в том числе и благополучие самого начальника Управления.

– ...Я дал команду Крутакову вернуть гада, он догнал его, выпустил за борт Прокопенко с Тимофеевым...

До сих пор капитан-лейтенант Чижик говорил правду, но девяносто семь процентов ее на этом заканчивались, хотя для Дронова самое главное только начиналось: именно для того, чтобы услышать оставшиеся три процента, он и вытребовал бывшего капитана в Москву.

– ...Они его скрутили и притащили обратно, а потом он что-то выкинул...

– Что? – почти выкрикнул полковник. – Куда выкинул? Подробней!

– Да не «куда»... Сделал что-то... Или кислород стравил, или электропроводку замкнул, или еще какую диверсию учинил... Слышал только, как Крутаков крикнул: «Держи его, а то нам каюк!» И все, связь оборвалась...

– Значит, все произошло в лодке? – Дронов буравил подчиненного тяжелым, давящим взглядом. – Говори точно, не ври и ничего не путай – в момент аварии Верлинов находился в «малютке»?

Это был момент истины, ради которого начальник Управления, многократно читавший рапорта, служебные записки, объяснения и протоколы допросов Чижика, к которым нельзя было придраться – ни противоречий, ни даже расхождений, вызвал его на личную беседу. Все-таки одно дело врать какому-нибудь оперу или следователю, а совсем другое – лгать в глаза начальнику, от которого непосредственно зависит твоя судьба.

– А где же? – Чижик облизнул пересохшие губы. Он лично поддерживал связь с СПЛ и помнил истерический крик мичмана: «Ах, падла, замочил обоих, уходит... Ну, я его сейчас!» Через некоторое время раздалось невнятное бормотание, он разобрал что-то вроде: «Утону вместе с тобой, сука!» Потом длинная цепь ругательств, молчание, снова ругательства, яростные вопли бессильного бешенства, потом всхлип ужаса... «Он утопил меня, генеральское отродье! Утопил! Испортил руль глубины, иду вниз, уже сто метров, балласт не продувается... Прокоп, пидор, не закрыл наружный люк шлюза, выйти не могу... Кранты! Прошу помощи... Помощи! Помощи, еб вашу мать!!!» Никакой помощи «У-672» оказать своей СПЛ не могла. Найти «малютку» было невозможно, да и оборудованием для спасательных работ подлодка не располагала. Чижик помнил угрозу Сушнякова – уйдет Верлинов, пойдешь под трибунал! Потому он отключился от СПЛ и передал на базу то, чего от него и ждал начальник морского отделения: попытка измены Родине пресечена, Верлинов уничтожен, экипаж СПЛ погиб...

– А где же? – повторил Чижик, выдерживая гипнотизирующий взгляд тусклых глаз полковника. – Все они в «малютке». Четыре трупа...