Актриса

Поначалу Валентина к сокурсникам приглядывалась настороженно и с любопытством: кто они, эти кандидаты в боги, и какое ее место здесь? И с радостью и удивлением обнаруживала, что это живые, со всеми их «потрохами» люди, и она, Валентина, ничуть не хуже. Напрасно она паниковала своей провинциальностью и извечным ощущением собственной беловоронности. Напротив, здесь все были «белые вороны», помешанные на театре, кино, и непременно каждый уже воображал себя полубогом. Ленивых отсеивали. Валентина-то знала, куда пришла. Уж если она попала, то скорее умрет, чем не выполнит чего-нибудь. Ей и Светка всё время твердила: «Актеры – это труженики», и здесь повторяли: «Одного таланта и способностей мало, нужно много работать над собой». И Валентина работала до изнеможения, до самозабвения, она была заранее настроена на такой труд, безо всякой романтики. Были будни – каждодневная работа. Не тот Театр с большой буквы, который мы произносим с придыханием, как Доронина в фильме: «Вы любите Театр? Театр – это храм. Любите Театр», – а другой, с маленькой буквы, повседневный. И неожиданно получала взамен всеискупающие праздники, перед ней открывались вдруг таинство и радость подлинного творчества. То, что прежде казалось недосягаемо-божественным, таинственно-прекрасным, почти нерукотворным, удивительным образом раскладывалось, анализировалось, конструировалось и обживалось. Теперь это прекрасное, приобретшее земные реальные формы, создавалось и ею, Валентиною, тоже. Тут и начинался тот медленный, порой мучительный переход в иное качество, происходила переоценка ценностей. (Медленный – быть может потому и спасительный: если это случается быстро, не успеваешь адаптироваться, и от перепада высот хмелеет голова.) Вещи постепенно начинали открывать свою сущность, приобретать реальную ценность.

У Валентины были успехи, ее хвалили, очень хвалили. Она и сама чувствовала, что у нее получается, что она может. Может! Часто ее даже ставили в пример: как мгновенно схватывала она характер, суть роли, как впитывала в себя окружающее, будто губка, быстро и точно выдавая потом, уже преломленное ее творческим хрусталиком, живо и интересно.

И вот всё это, казавшееся – навсегда, вдруг рухнуло в ней, оставив раздражающую пустоту. Будто пересох бивший прежде так мощно ключ. Может быть, она просто переработала, слишком расточительно истратила свой запас энергии и душевных сил, что был отпущен ей на долгие годы? Только начало сезона, а она в таком состоянии…

Слишком серьезно для нее всё это, слишком много поставлено на карту, чтобы теперь, так просто, отказаться.

...

«Творить – это всегда ново, это проход по целине. А идти по целине гораздо труднее. Порой хочется всё бросить, сбежать. Что удерживает нас на этой целинной дороге, что заставляет, сцепив зубы, упрямо карабкаться вперед? Упрямство ли, честолюбие, самолюбие, интерес, поиск, жажда непознанного, чувство авантюры – ч т о ? Почему другие бросают, сворачивают на проторенный путь, а другие остаются? И не все ведь добиваются успехов, не все побеждают, многие погибают, ломаются на этой целине. В чем секрет успеха? Есть ли его рецепты, формулы, правила? Где найти их?»

Это тоже ее, Валентинино, записанное еще в студенческие годы. Может, несколько выспренно, с пафосом, но разве искусство вообще – не приподнятость над обыденностью? Если художники не будут жить чуточку в облаках, как же они смогут приподнимать остальных?