— И все такое. — Чех встал, рывком задвинул на место стул и сделал пару шагов по комнате, одновременно с этим рассматривая безликие стены. Затем обернулся: — Никогда в жизни не верь тем, кто говорит, что внешность — это не главное, а главное в человеке его душа. Они просто не понимают смысл этих слов. Людям с хорошей внешностью многое даже не дается, а дарится, причем проще и раньше, чем другим. Но так происходит только в начале, потому что следом за этим наступает жесткий отбор. И те, кто его не проходят, стремительно вылетают в разряд неуверенных и рефлексирующих неудачников, которые начинают искусственно докачивать себя до идеала, не осознавая при этом, что упускают что-то более важное — самих себя.
Эта будет простая история, Андрей. Началась она с того, что лет в девять я понял, что мои друзья, приятели и все мое окружение всегда будет старше меня. Возможно, так было запрограммировано с самого начала, потому что мои увлечения всегда отличались от тех, чем занимались мои одноклассники. Пока они обсуждали «Нинтендо», хоккейную команду, тачки, сериалы типа вашего «Города разбитых фонарей» и сколько голов забил наш Коллер , я ездил с отцом по странам, а позже сидел дома, зубрил тексты и читал ваших Чехова, Островского и Вампилова плюс штудировал Шекспира, Ионеско и Брехта . ЭТО было мне интересно, и мои родители меня в этом поддерживали. Позже и только через много лет я сообразил, что вырос в среде, где вера в принципе плохо уживается с театром, а детские роли и выступления — это, по сути, была моя первая борьба за успех, но с более одаренными и талантливыми, чем я.
Однако в любой среде есть свой выход на свежий воздух, чтобы сбросить там кожу и обрасти новой. В твоей среде это... не знаю, но для кого-то это телеканалы, квартиры, виллы, вечный шоппинг, поездки всей семьей за границу, в моей — это рейтинг и индекс востребованности. Но одно всегда будет присутствовать и здесь, и там. Это — женщины. Девушки. Ну, или девочки, если речь идет о тринадцатилетнем тебе.
При этом растление в любой среде происходит всегда одинаково, но в моей намного быстрее. Ты можешь навесить ярлык «18+» на любую кинопродукцию, книги, коробки, фантики, но есть та самая среда, в которой ты живешь, и она доставит тебе секс в качественном или пошлом виде. Но если до качественного идти долго и сложно, то проходка к пошлому занимает секунды. Просто она везде. Она в том, как невинная девочка сидит на первом ряду, смотрит на тебя жадными глазами и облизывает губы. Пошлость в том, когда девушка вместо того, чтобы просто ставить тебе лайки, ищет в Интернете твои голые фотки и искренне расстраивается, когда не находит их. Пошлость, когда женщина признается тебе в любви, а после идет домой, чтобы лечь в постель с собственным мужем. И еще более пошло давать другим с придыханием и до миллиметра обсасывать всю вашу страсть, позы, постель, вместо того, чтобы спокойно и достойно загораживать от них это.
Я не ханжа, и здесь у меня точно нет комплексов, но я был счастлив сбежать из Праги в десять лет, потому что там меня дважды, если не трижды пытались растлить.
— Стоп, — Андрей сел на стуле ровней. — Ты говорил об этом отцу или кому-нибудь, чтобы тебя оградили от этого?
— Нет.
— Почему?
— Испугался. Боялся, что отец вытащит меня из театра, а мама будет раскаиваться, что вообще меня туда привела. Она театр романтизировала.
— А мне ты почему до этого ничего не говорил?
— Не было повода откровенничать.
— Понятно, — Исаев рассеянно кивнул. На тот момент в его голове уже начала понемногу складываться целостная картинка. У bro не было боязни прикосновений, как сначала решил Андрей, прочитав признания Лизы о том первом и последнем чудовищном для нее свидании с чехом. Видимо, у bro с самого начала шло отторжение бездумных отношений, а фактически Алекс с первого дня шагал на разрыв, скользя по лезвию между церковью (верой) и театром (неверие).
И все-таки в этой картинке стоило кое-что уточнить.
— Алекс? — Чех поднял глаза. — Один личный вопрос. Скажи, если бы твоя жизнь сложилось иначе, и ты провалился бы с театром, то какую профессию ты бы выбрал себе? Кем бы ты стал?
— Священником. — Казалось, чех даже не задумывался над ответом. — Я выбрал бы тишину. Я не дружелюбен и замкнут, ты знаешь. А церковь перерабатывает это в глубокую, твердую веру и честность. А ты? Кем бы ты стал?
— Не знаю, — Андрей помолчал. — Но, наверное, школьным учителем.
— Почему им?
— Ну, возможно, потому что я всегда хотел оставить после себя что-то, что сделает других людей лучше, чем был я сам.