Аксенов

Е.П.: И все-таки я предлагаю тебе напрячь воображение. Как ты думаешь, что бы предпочел Аксенов, если б ему разрешили взять на необитаемый остров одну свою книгу? Я уверен, что он выбрал бы «Ожог».

А.К.: Ошибаешься, «Кесарево свечение» — он сам об этом говорил, это есть в каком-то его интервью. Хотя, полагаю, какую книгу сам Аксенов считал главной — малоинтересно. Что там вообще писатель о своих сочинениях думает — это его личное дело. Главная книга Аксенова неразрывно связана в общественном сознании с явлением под названием «Аксенов». В том же сознании Лев Толстой — это «Война и мир», а вовсе не «Хаджи Мурат».

Е.П.: «Хаджи Мурат» — бесспорный шедевр…

А.К.: Шедевр, не имеющий равных в русской прозе, — ну и кого это волнует? «Дети, что написал Лев Николаевич?» — «“Войну и мир”, Марья Ивановна!» — «А кто там главный герой?» — «Андрей Болконский». — «Неправильно, дети. Главный герой главной книги Толстого — народ!»

Е.П.: Может, сойдемся на том, что «Ожог» — главная книга его? Или все-таки «Остров Крым», роман, чье название стало русской идиомой? Есть кафе «Остров Крым». Некоторое время даже выходила газета с таким названием.

А.К.: Название — да, блеск. Но саму книгу редко кто из широкого читателя понял и оценил. А книга ведь великая. Книга про обреченность демократии, ее неконкурентоспособность по сравнению с тоталитаризмом. Но, понимаешь, «Остров Крым» — это совершенно отдельная, нетипичная для Аксенова книга. А вот «Ожог» — это очень аксеновский роман, очень аксеновский. В нем истоки многих его будущих и эхо многих прошлых текстов. Эта книга — водораздел. Заметь, там герой до половины текста пьет запоем — и с половины бросает пить. Но дело в том, что — нечего скрывать — Вася до половины написал «Ожог», когда еще пил со страшной силой, а потом пить бросил, и пошла уже совсем другая книга, наступила другая его жизнь.

Е.П.: Не хочешь ли ты сказать, что до «Ожога» он ехал на ярмарку, а после «Ожога» — с ярмарки?

А.К.: Да, эта книга пограничная. Здесь граница двух периодов Аксенова. У Пикассо есть периоды — розовый, голубой, такой, сякой, а у Аксенова был период, условно говоря, молодежный, а потом наступил период, опять же вполне условно, метафизический. Зрелый. После сорока его лет.

Е.П.: Я про это тоже думал. Период, например плотский, сменился периодом духовным. И уже навсегда.

А.К.: Метафизическим, Женя…

Е.П.: Ну, это одно и то же, только с разных точек зрения.

А.К.: Это неверно, что правду говорить легко и приятно, это булгаковскому герою было легко и приятно… Но как бы ни обиделся на меня за это Вася, молодежный период — это прежде всего «Звездный билет», книга про мальчиков и девочек, устремившихся в погоню за счастьем.

Е.П.: Действительно, название «Звездный билет» очень молодежное. И очень годится для вручения премии какому-нибудь молодому литературному таланту. Что, собственно, и происходит теперь каждый год в Казани, где эта премия учреждена в честь Василия Павловича.

А.К.: У Васи названия вообще безукоризненно точные. «Коллеги», «Новый сладостный стиль»…

Е.П.: Да? А назвать сборник публицистики «Квакаем, квакаем» — это как?

А.К.: Я знаю, что это не его название. Это его уговорили.

Е.П.: Считай, что ты этого не произносил. А то, не дай бог, наживем себе влиятельных врагов.

А.К.: Нам, двум старым литераторам вполне пенсионного возраста, бояться чего-либо довольно стыдно.

Е.П.: Тут ты прав. Бояться надо, пока ты молодой. Если умеешь бояться.

А.К.: Ты другого бойся. Того, что в конце концов мы этой своей необязательной болтовней так всех раздражим, что книгу не напечатают.

Е.П.: Да напечатают, напечатают. Куда они денутся? Бояться чего-либо вообще глупо. Всё, как говорится, в руце Божией.

А.К.: Сейчас ведь какие времена? Чем больше гадостей про Аксенова и вообще про жизнь мы бы наговорили, тем скорее заинтересовали бы этого самого широкого читателя.

Е.П.: Широк русский читатель, неплохо бы сузить. Шутка, товарищи!