Акселерандо

—О, всего-ничего — говорит Айнеко. Он изгибается и вылизывает испачканную шерстку на боку. —Вообще говоря, я хочу поиграть с ним.

—Ты хочешь… — Рита умолкает.

—Папочка! — Манни хочет вниз.

Сирхан ставит сына осторожно, как будто у него стеклянные кости. —Беги, поиграй — говорит он, и поворачивается к Рите. —Дорогая, почему бы тебе не встретить Рен? — спрашивает он. —Может, она пришла за Лис, но с ней никогда не знаешь.

—Я тоже пойду — добавляет Элоиза, — вот только заберу Сэм. — Она оглядывается, смотрит извиняющимся взглядом на Риту, и скрывается в гимнастической.

Сирхан делает шаг к прихожей. —Поговорим в студии — жестко говорит он, сверля кота взглядом. —Мне нужны объяснения. Желательно, правду.

* * *

А тем временем в когнитивной стране чудес, о которой родители Манни знают гораздо меньше, чем они полагают, его отражения занимаются делами, которые гораздо менее невинны, чем они предполагают.

Давным-давно, в двадцать первом веке, Сирхан прожил в симуляции не одно, а целую кучу альтернативных детств — его родители не отпускали кнопку ускоренной перемотки, надеясь, что рано или поздно получится кто-то, соответствующий их предубеждениям. Для Сирхана это было ничуть не меньшим испытанием, чем любая история с интернатом в девятнадцатом веке, и он обещал себе, что никогда не станет подвергать собственных детей такому. Однако одно дело — принудительно проживать все аспекты воспитания один за другим, и совсем другое — по собственной воле погружаться в восхитительную вселенную мифов и магии, где детские мечты обретают форму и бродят по зачарованным лесам, встречаясь там с воплощенными фантазиями друзей и недругов.

Манни рос с нейроинтерфейсами доступа к городскому мыслепространству, на порядок величины более сложными, чем те, что бытовали в эпоху детства Сирхана, и некоторые из отражений его исходного вектора состояния, оплодотворенные разысканными в киберпространстве следами самого Манфреда и обосновавшиеся в ускоренных симуляциях, с стали взрослыми. Конечно же, они не помещаются внутри его собственного черепа семи лет от роду — но они наблюдают за ним. И когда он в опасности, они заботятся об их будущем и единственном теле.

Основное взрослое отражение Манни обитает на нескольких виртуальных мыслепространствах Новой Японии (вместе они в миллиарды раз просторнее физических миров, доступных упрямым адептам биологии — но последние уже и не пытаются с чем-либо тягаться в величине MIPS на грамм). Тема реконструкции — предсингулярная Земля. Время навеки остановилось, застыв на пороге настоящего двадцать первого века, в восемь часов сорок шесть минут одиннадцатого сентября. Апартаменты Манни располагаются на сто восьмом этаже Северной башни, и широкофюзеляжный авиалайнер, несущийся полным ходом, завис в воздухе в сорока метрах под его окнами. В исторической реальности сто восьмой этаж занимали корпоративные офисы, но общепризнано, что в мыслепространствах возможно всякое, а это — просто маленькая причуда Манни, пожелавшего жить здесь. Не то, чтобы это событие много значило для него — он родился спустя более чем столетие после Войны с Террором — но это часть легенд и сказаний его детства, падение Двух Башен, разбившее миф об исключительности Запада и проложившее дорогу миру, в котором он был рожден.

Взрослый Манни носит аватар, приблизительно основанный на его клоне-отце, Манфреде, но замерший в юности, на двадцати с чем-то годах, более худой, одетый в черное и готичный. Манни убивает время, играя в Матрицу и слушая музыку. Сейчас в динамиках грохочут Type O Negative, а он потягивается, расслабленный горячим коксом, и ожидает парочку девочек по вызову (скорее всего — таких же ускоренно повзрослевших аватаров, но не обязательно женского пола, и не обязательно даже человеческого вида), развалившись в кресле и ожидая, когда что-нибудь случится.

Дверь за его спиной отворяется. Он ничем не выдает, что заметил вторжение, хотя его зрачки, заметившие в оконном стекле тусклое отражение женщины, идущей к нему, слегка расширяются. —Ты опоздала — ровным голосом говорит он. —Предполагалось, что ты будешь здесь десять минут назад. Он разворачивает кресло, и тут его глаза распахиваются.

—Кого ты ожидал? — спрашивает ледяная блондинка в черном деловом костюме и длинной юбке. В ее лице есть что-то хищническое, и выражение — строгое. —Нет-нет, не говори. Так ты у нас Манни, да? Частное Манни? — Она неодобрительно фыркает. —Упадничество и декаданс. Уверена, что Сирхан бы этого не одобрил.

—Да и хрен с ним лысый, с батей — желчно говорит Манни. —Кто ты, черт возьми, такая?

Блондинка щелкает пальцами, и на ковре между Манни и окном появляется офисный стул. Она садится на его краешек, с некоторым педантичным фанатизмом разглаживая юбку. —Я Памела — строго говорит она. —Твой отец не рассказывал обо мне?

Манни озадачен. В глубине его сознания пробуждаются глубокие инстинкты, чуждые любому, кто был реализован до середины двадцать первого века, и начинают перебирать ткань псевдореальности. —Ты мертва, да? — спрашивает он. —Ты кто-то из моих предков.