— Оно живое — добавляет она. — И когда оно подберется к нам поближе, оно попытается нас съесть.
— Что? — напряженно говорит Садек.
— Хочешь сказать, никто тебе не рассказал? — спрашивает Амбер. — Я полагала, все получили инструктаж. — Она кидает ему блестящий золотистый гранат. Он ловит его, плод познания растворяется в его руке, и вот он уже сидит в облаке отражений, поглощающих вместе с ним информацию. — Черт возьми… — мягко добавляет она.
Садек замирает. Текстуры его кожи и темного костюма сменяются осыпающейся каменной кладкой, сквозь которую растет плющ — он оповещает, что удалился в одну из личных вселенных и просит не беспокоить.
— Гррр! Босс! Нашел кое-что! — говорит Борис, роняя слюни на пол.
Амбер поднимает глаза.
— Ты уверена, что это не опасно? — нервно спрашивает Су Ан.
— Безопасных вещей не бывает! — клацает зубами Борис, постукивая своими огромными когтями по столу. — Вот, глядите.
Вид за окном сменяется горизонтом цвета пыльной синевы, над которым несутся, подгоняемые водородными вихрями и быстрым вращением Хендай +4904/-56, высокие перистые облака метановой пыли. Температура — чуть выше точки плавления кислорода. Степень усиления сигнала огромна: невооруженный человеческий глаз не увидел бы ничего, кроме черноты. Над горизонтом гигантской планеты восходит маленький бледный диск — Каллидис, самый большой спутник (или вторая планета?) коричневого карлика, пустынная скала размером чуть больше Меркурия. Вид на экране приближается, и по нему проносится ландшафт, побитый кратерами и присыпанный инеем от криовулканов[169]. Наконец, за дальним горизонтом показывается нечто бирюзовое, крутящееся и мерцающее на фоне ледяной темноты.
— Вот он — шепчет Амбер, чувствуя, как внутренности превращаются в ледышку. Но кошмарные воспоминания-образы, носящиеся вокруг как ночные призраки и рисующие картины того, что может с ними случиться, исчезают, как тени в полдень. — Вот он! — Она в восторге встает с кресла — разделить этот момент со всеми, кого она ценит. — Садек, проснись! Кто-нибудь, позовите сюда долбаную кошку! Где Пьер! Ему стоит это увидеть!
Ночь и разгул царят за стенами замка. За окном канун варфоломеевской ночи, но сейчас толпы пьяны и распутны — в небе вспыхивают фейерверки, а сквозь открытые окна струится теплый ветерок, полный запахов жареного мяса, дыма костров и открытых канав. Тем временем любовник, спеша на свидание, крадется в почти полной темноте вверх по туго закрученной лестнице. Он тоже пил, и его лучшая льняная рубаха покрыта пятнами, пахнущими потом и едой. У третьего окна он останавливается и запускает обе руки в гриву своих волос — длинных, растрепанных и закопченных.
Он продолжает свой путь, и идет по спирали дальше, вверх. Лестница наверху оканчивается распахнутой дубовой дверью, сквозь которую виднеется холл, освещенный фонарем на крюке. Он заходит в приемную, отделанную потемневшими от времени дубовыми панелями. Он ступает за порог, и срабатывает еще одно переключение — как и было уговорено. Теперь его ногами движет что-то еще, помимо собственной воли, он ощущает незнакомое биение в груди, и где-то еще внизу — теплоту, открытость и чувство ожидания, заставляющее его вскрикнуть. — Где ты?
— Я здесь! Она появляется в дверном проеме, полураздетая — на ней только нижние юбки и плоский корсет, благодаря которому ее груди поднимаются, как блестящие купола. Ее тугие рукава наполовину расшнурованы, а волосы растрепаны. Его переполняют ощущения — блеск в ее глазах, чувство стянутости в ее спине и вкус в ее рту. Она — его аттрактор в этой реальности, пленительная до невозможности, настолько напряженная, что вот-вот вспыхнет. — Действует? — спрашивает она.
— Да… Он чувствует, как перехватывает дыхание, как переполняют противоречивые чувства невероятности и страсти, и он идет к ней. Они экспериментировали с полами и раньше, всячески обыгрывая экстремальный половой диморфизм этой исторической эпохи, но так они еще никогда не делали. Она приоткрывает губы, и он целует ее, чувствуя теплоту своего языка между ее губами и силу своих рук, смыкающихся на ее талии.