— О боже. Сирхан тоже понимает: не больше, чем через тридцать минут атмосферный корабль приставов окажется точно над ними. Амбер смотрит на карту, и противоречивые чувства одолевают ее. С одной стороны, они с матерью никогда не могли посмотреть друг другу глаза в глаза. Да что там: с тех пор, как Амбер ушла из дома, они все время точили друг на друга зубы. Стремление к полному контролю — и противоположные взгляды на то, какими должны быть их взаимоотношения. И обе они — не из тех, кто от своего отступает. Но теперь Памела делает ход конём — этот искусно задуманный акт самопожертвования переворачивает все кверху дном в этой игре. Он совершенно нелогичен — и он не терпит никаких возражений. Он полностью опровергает все ее обвинения в тщеславии и эгоцентризме, и он заставляет Амбер почувствовать себя по уши в дерьме. Не говоря уже о том, что это действие дражайшей матушки выставляет ее полной дурой перед Сирханом, ершистым и ненадежным сыном, которого она никогда не знала, зачатым от отца, которого ее нынешняя версия никогда бы не захотела уложить в постель…
Вдруг заметив, что на ее плечо тяжело опустилась узловатая коричневая рука, покрытая спутанной оранжевой шерстью, Амбер подпрыгивает чуть ли не выше головы.
— Чего тебе? — обрушивается она на обезьяну. — Ты Айнеко, да?
Обезьяна ухмыляется, обнажая зубы. У нее ужасающе тяжелое дыхание. — Если ты и дальше будешь такой, я задумаюсь, а чего это я с тобой разговариваю.
— Ты ведь, наверное… — Амбер щелкает пальцами. — Но!.. но!.. Мать же думает, что она контролирует тебя!
Обезьяна смотрит на нее с уничтожающим снисхождением. — Спасибо за участие. Я регулярно пересобираю свою прошивку, дорогая. И пересобираю сторонним компилятором, который сама же и склепала, начиная с охранного модуля, и всю дорогу оттуда.
— О… — Она замирает, уставившись на обезьяну. — Ты никак возвращаешься в семейство кошачьих?…
— Я непременно об этом подумаю — говорит Айнеко с деланным достоинством. Она тычет носом в воздух (в исполнении орангутана этот жест не достигает и половины кошачьего изящества) и продолжает. — Но пока, думаю, мне надо переговорить с твоим отцом.
— А для этого подправить автономные рефлексы — отвечает стая-Манфред. — Я вовсе не желаю, чтобы ты слопала кого-нибудь из меня.
— Не беспокойся, я уверена, что ты так же плох на вкус, как и твои шутки.
— Какие же вы дети! — Сирхан устало качает головой. — Сколько можно…
Камера возобновляет передачу, теперь — уже по квантово-шифрованному каналу. Капсула уже в паре сотен километров от города — радио на таком расстоянии барахлит, но Памела предусмотрительно прикрутила к своей бесценной угнанной консервной банке компактный лазер на свободных электронах. — Вот мы и прибыли — с удовлетворением говорит Памела, поглаживая якобы-кошку. Она с восторгом ухмыляется в камеру. — Передайте Манфреду, что он все еще моя сучка! Что он всегда ей был, и всегда будет оставаться…
Передача прерывается.
Амбер отсутствующе смотрит на Сирхана. — Скоро? — спрашивает она.
— Что скоро? — осторожно отвечает он. — Твой пассажир?
— Гм-м. — Она поднимает палец. — Некоторое время — на обмен верительными. Сначала они подумают, что получили свою кошку. Думаю, что это подделка, они поймут довольно скоро быстро. Но этот слизня сын скор на руку. Если он пробьется за их фильтр и выйдет на исходящий до того, как они осознают, что надо запускать самоуничтожение…
Характерная двойная вспышка, и город-кувшинка утопает в ослепительном свете, исчерканный тенями — черными и резкими, как лучи лазера, что источает черноту. Далеко за гигантской выпуклостью Сатурна к звездам поднимается клубящийся гриб, вытягивающий метан из холодных глубин атмосферы газового гиганта.
— …Шестьдесят четыре периода удвоения, задержка шесть световых часов на распространение по системе… — Она смотрит на Сирхана. — О боги.
— Что?
— Экономика 2.0. быстрее любой созданной человеком системы распределения ресурсов — объясняет орангутан. — Ожидайте пузыря и обвала рынка в течение двенадцати часов.