Аксаковы. Их жизнь и литературная деятельность

В период Отечественной войны Аксаков не делал даже того, что делали все остальные дворяне – не кричал «ура» и не снаряжал батальонов из дворовых. Он мирно почивал в своей Аксаковке – истинный Обломов во всем, что касалось общественности.

В сущности его жизнь превращается в календарь. В 1816 году он женился; 1816–1820 года прожил исключительно в деревне, в 1826 году поселился на постоянное жительство в Москве; в 1827 году для увеличения доходов стал цензором и наивно жестоко преследовал «Московский телеграф» Полевого – лучший и несомненно прогрессивный журнал своего времени, служил в Межевом училище, сначала инспектором, потом директором и, вероятно, умер бы на перине, если бы некоторые обстоятельства не пробудили его громадного, но спавшего все время литературного таланта.

Глава III. Литературная деятельность С. Т. Аксакова

Есть таланты деятельные, энергичные, ищущие путей; есть другие – вялые, совершенно бессознательные, без настоящего внутреннего импульса, которые ждут, чтобы их натолкнули на работу, указали бы им настоящий род творчества, и только в таком случае «исполняют они дело свое». Обломов-Аксаков 50 лет своей жизни подчинялся тому, про что ему говорили – «это хорошо». Он восторгался Шишковым, Николаевым, Кукольниковым – даже водевилистом Писаревым. Ему натолковали, что это «гений», и как раз таким гением ему и хотелось быть. Он переводил Буало, ложноклассические трагедии, сочинял водевили и был как нельзя более доволен собою. Он и не подозревал даже, какая в нем скрыта громадная синтезирующая машина действительности! Он настойчиво приподнимал свой слог до «высокого штиля»; свои чувства – до «грома победы»; свои мысли – до «теории русского национализма», не подозревая даже, что все это совершенно не нужно, что это – лишь обломовщина, приподнявшаяся с кровати и старающаяся продрать глаза. Ему неведомо было, что он знал, что он чувствовал: знания и чувства дремали, а спросонок можно было перекрещивать целые страницы «Московского телеграфа» – якобы «вредного» и антипатриотического журнала русского.

Гоголь разбудил С. Т. Аксакова; Гоголь – это таинственно-страшная сила, неоценимая и неоцененная, чей смех, надеюсь, будет еще преследовать и нашу русскую жизнь вообще – еще много и много лет, – показал Аксакову его самого.

Сергей Тимофеевич стал писать очень рано – лет 16; сначала – мадригалы, потом – пасторали и, в сущности, всегда и повсюду перевоплощал свой первый мотив:

Друг весны, певец любезнейший,
Будь единой мне отрадою,
Уменьши тоску жестокую,
Что снедает сердце страстное,
Пой красы моей возлюбленной,
Пой любовь мою к ней пламенну,
Исчисляй мои страданья все,
Исчисляй моей дни горести и т. д.

Неискренность и выдумка, самовзвинчивание и самоподымание на дыбы – вот краткая характеристика литературной деятельности Аксакова за первый период. Знакомством с Гоголем начался второй – плодотворнейший:

«Известно, – говорит С. А. Венгеров, – что к Гоголю дурно относились не только самые старинные литературные друзья Сергея Тимофеевича – разные ископаемые приверженцы шишковских теорий, но почти вся тогдашняя литература. Еще люди добродушные, вроде последнего из прежних знакомцев Сергея Тимофеевича – Загоскина, просто не понимали Гоголя, но большинство литераторов прямо возненавидели малороссийского „шута“, когда публика начала зачитываться его „сказками“. Исключение составлял молодой московский университетский кружок как в профессорской своей части, так еще более в своей студенческой части, группировавшейся около проходивших тогда университетский курс Константина Аксакова, Станкевича и Белинского. В своих неоконченных воспоминаниях о Гоголе Сергей Тимофеевич прямо говорит, что только одна московская университетская молодежь и прозрела сразу, что в лице Гоголя народился гениальный писатель.