Аконит, 2020 № 07-08 (цикл 2, оборот 3:4, февраль)

— Да что ты. Ясно как день! — воскликнула мышка-старушка. — Ну, я побежала ставить чайник.

Розали исчезла. Олечка и Человек-рыбка остались в невыносимо уютной гостиной.

— Смотри, какой-то дяденька, — сказал Человек-рыбка, указывая на фотографию в рамке, стоящую на тумбочке. — Хмурый.

Олечка не могла не согласиться. У дяденьки были большие печальные глаза, чёрные волосы и полная безнадёжность в каждой чёрточке лица.

— Мой брат Эдгар, — сказала Розали, появляясь с подносом, где стоял чайник, чашки и вазочка с печеньем.

— Но ведь он человек, — заметила Олечка.

— Человек, но это большая тайна. Клянитесь никому ее не раскрывать.

Олечка и Человек-рыбка поклялись Черным Цилиндром и сели пить чай с печеньем. Кстати, шоколадным. И очень вкусным.

Когда животы были набиты и нежились от удовольствия, Розали сказала:

— Ну, время идти на праздник.

— Куда? — спросила Олечка.

— Сегодня Хэллоуин. Мы наряжаемся людьми и ходим по домам.

— Наряжаетесь людьми?

— Ну, они же страшные, приносят несчастья, пугают малышей. Так, по крайней мере, считается. Но это же весело, да? Нарядиться и заставить соседей гадать, кто перед тобой!

Олечка и Человек-рыбка переглянулись.

— А как быть мне? — спросила девочка.

— Вот всё голову ломаю… — почесала покрытый шерстью нос Розали. — Если ты оденешься чудовищем, то какой будет тогда смысл?

— Пойду так, — предложила Олечка. — Пусть все думают, я страшный человек.

— А если кто-то попросит снять маску?

Это был тот случай, когда ответ лежал не на поверхности.

— Придумала! Будет чуточку больно, чуточку. Скорее, неприятно. Идём!

Розали схватила Олечку за руку и потащила в ванную комнату. Человек-рыбка остался на месте.

В ванной комнате мышка-старушка избавила Олечку от одежды, потом сделала длинные надрезы на коже спереди и сзади — и сняла кожу целиком. Олечка посмотрела на себя, на кровавую лужу, которая натекла у ее ног, и расстроилась.

Честно говоря, в такое дурацкое положение она ещё не попадала. Попадала в разные, но не в такое.

— Теперь ты можешь стать настоящим чудищем! — объявила Розали, напяливая на неё чужую шкуру. Застегнув пуговицы на спине, мышка-старушка повернула девочку к зеркалу.

В зеркале стояло страшное существо, похожее на свинью. Во всяком случае, у него был пятачок.

— Нравится?

— Ладно. Пусть так, — согласилась Олечка. — Только как-то колет. Словно свитер.

— Дело привычки. Быть чудовищем, знаешь ли, не так просто.

Розали надела на неё обратно кожу человека и прибавила:

— Теперь, если снимешь ее, все увидят, что ты самая обычная образина!

Они вышли из ванной. Увидев Олечку, Человек-рыбка пожал плечами. В конце концов, он только игрушка, и его мнение никого не интересует.

В Nevermore праздник уже начался.

— Я подожду вас дома, — сказала Розали, махнув рукой на прощанье.

Олечка махнула в ответ.

Чудища бродили по соседям, собирая сладости в корзинки и мешки.

Олечка поразилась, как много стало вокруг людей, однако вспомнила, что все они ненастоящие.

Обойдя несколько домов, Олечка и Человек-рыбка приблизились к особняку Мэра. Над главным входом красовался портрет самого Тыквы, в парадном мундире и при шпаге. И хотя мундир и шпага производили впечатление, сам Тыква бы всего лишь украшением на Хэллоуин, которых вокруг было полным-полно.

— Сладость или гадость, — крикнула Олечка Смурина, когда открылись двери мэрского особняка.

На пороге стояла Жирная Гусеница. Из ее маленьких глазок лились кровавые слезы.

— Просто ужас что такое! Ужас! — пролепетала Жирная Гусеница. — Вы должны это видеть!

— Мы? — удивилась Олечка.

Но Жирная Гусеница убежала внутрь дома. Ничего не оставалось, только следовать за ней.

В большой спальне, на большой кровати сидел сам Тыква. Он был в ночной рубахе и совершенно расстроенных чувствах. У стены рядком стояли слуги: козел, баран и майский жук, все в ливреях, густо расшитых золотом. Боясь, что и их съедят, бедняги не смели лишний раз пошевелиться.

— Добрый вечер, — поздоровалась Олечка, но на неё никто не обратил внимания. Тыква в особенности, ибо целиком был занят трапезой.

Тачка с вопящими от ужаса детьми стояла возле кровати. Мэр протягивал руку, брал очередного отпрыска и совал в свой зубастый рот. Ему было совершенно наплевать на крики и протесты.

Хрум! Хрум! Хрум!

Так ел своих детей Тыква. Одного за другим. Безо всякой жалости, надо подчеркнуть.

Не успела Олечка ничего придумать, как в комнату, оттолкнув ее и Жирную Гусеницу, ворвалась супруга Тыквы — впрочем, не одна, а в компании с каким-то господином.

Супруга Тыквы не была тыквой по рождению. Скорее, ее можно было назвать Восковой Мандаринкой, такой реалистичной, что хотелось сорвать с неё кожурку и скушать.

— Всё, с меня хватит! Я предупреждала тебя! — закричала Восковая Мандаринка. — Ты не хочешь внимать голосу разума!

Тыква посмотрел на супругу со страхом и раскаянием.

— Дорогая, я говорил, ничего сделать нельзя. Это судьба! Если я не буду есть наших детей, моему владычеству в Nevermore придёт конец!

Лежащие в тачке тыковки завопили ещё громче.