АКОНИТ 2019. Цикл 2, Оборот 1

Девятнадцатого августа золотисто-лимонная медаль на бледной ткани великанского парадного кителя сияла так, словно кто-то пролистал назад сорок страниц календаря, и Валерия не видела причин запретить ребёнку искупаться. Бабка Нина заныла бы, что уже нельзя, потому что какой-то долдон — к тому ж пророк по воле Всевышнего — изволил помочиться в сапог, или ещё почему-нибудь там, но сегодня она не выходила из дома с самого утра. Нельзя сказать, что Валерия не была этому рада. Разговоры стоили старухе усилий, но ещё больших они стоили Валерии.

Прямой язык из досок лежал на толстых сваях и пятнадцать метров тянулся над черновато-синим зеркалом озерца. Ваня шагами прорисовал по нему кривую траекторию, на ходу скидывая шлёпанцы, у самого края остановился и оглянулся на маму. По пухлому бледному лицу разлились растерянность с недоумением. Маленькие голубые глаза округлились — они всегда были круглыми, — обведённый темно-розовыми губами рот раскрылся. На миг Валерии показалось, будто она видит, как прозрачная слюна скатывается на подбородок мальчика, и ее передёрнуло. Внутри. Снаружи она улыбнулась, расцепила руки и с весёлым: «Давай! Вперёд!» — махнула в сторону воды.

Мгновение Ваня смотрел на неё с той привычной пустотой, что всегда цвела в его зрачках, когда там не вспыхивало что-нибудь отвратительней, и не двигался. Затем щеки цвета альбомных листов расступились, предоставляя место широкой и

(пустой)

счастливой детской улыбке — такой, какие бывали у каждого ребёнка вне зависимости от диагноза, — Ваня повернулся, как по команде «кругом», и с широко раскинутыми руками в надувных закрылках сиганул в воду. Валерия подумала, что в эту секунду мальчик представил себя орлом. А потом его со всех сторон обняла плоть озерца, тёплая, мягкая и ласковая. Как мама.

Ей нравилось видеть его счастливым, несмотря ни на что. Какая-то часть Валерии отключала большинство остальных, закрывала дверь в громадную кладовку с кадрами каждого дня — копии, копии, копии, — когда мальчик глядел вот с такой счастливой улыбкой от скулы до скулы. Но лишь на минуту. Она не забывалась надолго и через завесу безразличия возвращалась в реальность, узкую до вкуса бритв в лёгких.

У его отца была такая же улыбка. За исключением, конечно, отклянчивания нижней губы и слюнотечения. Но Ваня так делал не всегда. В остальном они улыбались одинаково, хотя других сходств между ними не прослеживалось. Цвет глаз и волос мамины, бледность, в общем, тоже… а больше толком-то и определять нечего. Ребёнок как ребёнок. Две ноги, две руки, голова с кудряшками. Все как обычно.

И диагноз из семнадцати букв, который ты научилась выговаривать только за месяц, пропечатанный жирным шрифтом на листе с логотипом и аббревиатурой больницы вверху. Волшебный мальчик.

Дело было в ком-то из них — либо Валерии, либо отце. Когда мысли об этом процарапывались к центру черепа, ей становилось больно дышать. Валерия не могла сделать вдох — чувствовала, что не может. Хрипящий голос ужаса в пустом лабиринте под коркой мог говорить когда угодно и что угодно. Из-за него Валерия не сдала анализы, не прошла обследование, которое могло бы («Возможно, они сказали только возможно») сообщить, в чьём наборе хромосом было дело. На ком лежала вина. Если бы это оказался Ванин отец, а это было возможно, Валерия смогла бы дышать. Но ведь это могла оказаться и она.

Ваня хлопал ручками по воде, разгоняя круги и наводя волны, превращая гладь в рябь, Валерия не боялась за него и смотрела с улыбкой, которая могла бы показаться тусклой и зыбкой. Несмотря на всю неловкость, мальчик хорошо плавал, как будто Природа замыслила его организм для жизни в воде.

Может, так и есть, — негромкий безразличный голос. Валерия старалась к нему не прислушиваться.

Купание в озерце у бабушкиного дома было Ваниным любимым развлечением. Случалось это нечасто, и оттого, когда мама произносила заветное: «К бабе Нине поедем?», а в окошко подглядывали распушившиеся кусты и тополя, счастье поглощало его без остатка.

Иногда вытащить сына из воды стоило физических усилий. Но это тоже случалось нечасто. Бассейн не мог заменить озерцо, хотя честно пытался. Там были другие дети, и бледно-голубой мокрый кафель, и холодные железяки по бокам лестницы, и пахло неприятно. То место не принадлежало Ване. А вот озерцо существовало только для него.

Поэтому, слыша редкие хлопки громкого хохота, отрывистые как звуковые вспышки гранат, Валерия не беспокоилась. Если на то пошло, она сама плавала с меньшим успехом. Когда подворачивалась возможность, она хвалила Ваню и спрашивала: «Научишь такому же брассу?», в ответ на что он широко-широко улыбался и исподлобья сверлил ее счастливыми глазками.