АКОНИТ 2019. Цикл 2, Оборот 1

Рыблёвская позолоченная, молодёжь усердно обслужила постеленную ими же трёхслойную картонку, поднося бомжам коктейль «Кровавой мэрии» (в её состав идёт незамерзайка с экстрактом реагентов), а также успевала каждому бродяге поднести поджарый чебурек с крапивой, щавелевый супец, а на десерт — желе с крыжовником. А вытирали (эти свободные от предрассудков люди) свои небритые мордахи постными блинами в виде ромба.

Таковы итоги этих гонок, дорогие радиодрузья.

Не огорчайтесь, мы расстаёмся ненадолго. И не беда, что не у всех есть единственно оставшийся и вечный живчик — серверо-корейский телеграфный интернет, а просто напишите на клочке бумаги и отправляйте ваш конверт на общеизвестный адрес ОРТ — площадка Останков Россиянской Телебашни. Все письма прочитаем и обязательно ответим всем.

До новых встреч, друзья!

С вами был Дми-итрий Нудиев. Удачи вам, любви, терпения. Всё… пока… пока.

КАТЕРИНА БРЕНЧУГИНА ТИХИЙ БЕРЕГ

Однажды я увидела сон. Удивительно, но я запомнила его до мельчайших подробностей.

Я не помню, как всё началось. Но помню, где: расположенный на одном берегу небольшой безвестный городок — и вечная тишина и почти нетронутая природа на другом.

Речь пойдёт о тихом береге.

Когда мы покидали город, на дворе был ХIХ век. Стояла тихая и безветренная погода с пустым и безвкусным воздухом. Нас, детей, повезли в расположенный на противоположном берегу лагерь. Мы сели в повозку, и она неспешно заскрипела по укатанной земле. Сначала мы проехали по широкому тракту мимо соснового бора, после въехали на большой серый мост и от него свернули налево в берёзовую рощу По одну сторону дороги деревья были большими и развесистыми, по другую же — тонкими и хлипкими.

Вскоре мы выехали из рощи, и первым, что открылось нашему взгляду, было небольшое здание из красного кирпича. Оно впитало в себя изящество XIX века и простоту ещё не наступившего XX. Крыша, словно старая поношенная шляпа, устало накинутая на голову нищего, грозила обрушиться в любой момент. Над ней вздымались полуразвалившиеся, почерневшие трубы, судя по всему, давно не использовавшиеся. Рядом находилась небольшая деревянная пристройка, тоже старая и почерневшая, наверняка не раз познавшая ярость пожара — но в ней до сих пор шла какая-то деятельность, выдававшая себя непрестанным шелестом бумаги.

Кирпичное здание было трёхэтажным, причём каждый этаж разной высоты. Первый из них был пуст, никем и ничем не занят; круглые сутки по нему гулял сквозняк, играя несмазанными петлями небрежно сколоченных из досок дверей и гулко хохоча под высокими потолками. Второй предназначался для руководителей лагеря, на нем располагались кабинеты и пара жилых комнат. Третий мог бы быть чердаком, однако не являлся им; неизвестно, зачем он вообще там был, и зачем к нему была пристроена лестница — он пустовал так же, как и первый этаж. Уже после нам рассказали, что когда-то внутри него находились огромные печи, тепло от которых отапливало и это здание, и соседние. Второе здание было белым, слегка обшарпанным, над окнами и дверьми виднелась лепнина в виде кустов, цветков, горшков, руст, барельефов с изображениями детских лиц, львиных голов и птиц. Единственный его этаж был укреплён над землёй на толстых колоннах; там располагались жилые комнаты, подняться к которым можно было по изящным, украшенным тонкими кругло скульптурными листьями лестницам, стоящим в шахматном порядке по обеим сторонам странного строения. Около пяти комнат — и больше ничего.

Вокруг этого комплекса причудливых зданий был лишь оголённый участок земли, лишённый клумб и тропинок. Дорога, ведущая к лагерю, оканчивалась прямо у «дома-на-колоннах».

Над нашими головами нависало серо-белое небо, всегда.