АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 4

Вернувшись на трассу, Леонтий скрутил с брелка ключи и протянул брелок Петровичу.

Тот кивнул и спрятал его в карман.

— Остальное — завтра, — сказал Леонтий. — Как и договаривались.

— А не полагается ли мне дополнительный приз? — поинтересовался он у Леонтия.

— Это ещё за что? — не понял тот.

— За повышенное исполнение обязательств, — усмехнулся тот. — Стрелка была не только уложена, но и исчезла по окончании действия. Не будешь ведь спорить?

— Не буду, — отозвался Леонтий. — И чего же ты хочешь?

— Сам не знаю, — честно ответил Петрович. — На твоё усмотрение, если не сложно.

— Это можно, — кивнул Леонтий. — Только не удивляйся потом.

— Люблю сюрпризы, — отозвался Петрович.

Они пожали друг другу руки. Молча улыбнулись, словно только что прикоснулись к какой-то одним им известной тайне. И, рассевшись по машинам, не спеша разъехались.

Каждый в свою сторону.

А наутро солнце не взошло….

РОМАН ДРЕМИЧЕВ ЧЁРНОЕ СОЛНЦЕ

Древние легенды, что всегда туманны и неясны, зачастую несут в себе скрытый смысл. Возможно, одни из них действительно лишь красиво поданные истории, сочинённые древними сказителями, повествующие о минувших эпохах, но есть среди них такие, в которых живёт ужас настоящего, и пронизаны они болью и страданием, что испытали тысячи лет назад исчезнувшие люди, чьи тела давно обратились в пыль. И оставляли мудрецы напоминания своим потомкам в этих историях об ужасе, пожирающем сердца, о голосах, звучащих из мрака и бездн, о том, что древнее зло живёт в их маленьком мире и однажды может проявить себя во всей красе. И тогда шагнёт по земле страх, наполняя собой ночную тьму, и кровь оросит цветущие поля и каменистую землю, и смерть раскроет врата для падших душ.

И вечный мрак клубится в душах проклятых изгоев…

…Возникнет свет из пустоты,
Взметнётся над землёй огонь.
И демон Первозданной Тьмы
Придёт за проклятой душой.

И солнце, чёрное как ночь,
Осветит в бездну новый путь.
Тогда останется Земле,
Лишь искрой в омуте тонуть…

Когда-то очень давно, почти на самой заре времён, жил у подножия высокой горы Антарнас одинокий старик. Хлипкая хижина его давно покосилась, грязь и пыль лежали толстым слоем на земляном полу и мебели — кособоком столе, заставленном треснувшей посудой из глины, да длинной узкой лавке, под которой было свалено в кучу какое-то тряпье. Снаружи, слева от двери, стоял наполовину вросший в землю старый потёртый сундук, замок у которого давно проржавел и болтался на сломанной дужке. Эту хибару прикрывали от яркого солнца три высоких старых секвойи, раскинувших свои кроны над пробитой крышей, укрытой прелой и жухлой листвой, питающихся от маленького родничка, что, весело журча, пробивался у их корней — и вновь исчезал среди каменных глыб, когда-то рухнувших с высокой горы, вздымающейся, словно перст, над жилищем старика. Тёплый ветер с пустошей лениво шелестел кронами деревьев, словно нехотя перебирая зелень листвы.

Вокруг же, куда ни кинь взгляд, больше не было видно ни одного строения, лишь край пустыни и сухих трав, равнина и горы далеко на горизонте; даже птиц не видно в ясном голубом небе.

И вековая тишина.

Старик, носивший странное имя Идир, любил сидеть в небольшом плетёном кресле, скрываясь от лучей солнца под кроной стоявшего у левой стены хижины гиганта. Он мерно покачивался, устремив взгляд к таящемуся за пеленой тёплого воздуха пустыни краю земли, и попыхивал длинной резной трубкой, пуская в небо чёрные извивающиеся облачка дыма. Старые подслеповатые глаза его почти ничего не видели, руки были слабы, да и некогда мощное сердце уже не так яростно колотилось в груди. Он долгие дни голодал, не в силах обеспечить себе нужное пропитание, но вскоре привык и уже не замечал мук голода, довольствуясь самым малым.

Он любил покой и тишину, ему нравилось смотреть на закат и встречать рассвет, чувствовать, как лёгкий тёплый ветер обдувает его кожу, лаская сморщенное уставшее тело, едва прикрытое рваными просаленными лохмотьями.

Он провёл здесь много времени, не считая года и десятилетия, умчавшиеся прочь, и, словно ожидая кого-то, часто всматривался вдаль, стараясь различить у границы песков что-то, ведомое лишь ему одному.

И однажды под вечер на горизонте, там, где раскалённый песок, исходя волнами жара, соединяется с безоблачным небом, поднялась пыль. Ветер сдувал ее в сторону, и пылевое облако медленно оседало на соседний бархан. Но старик ничего этого не видел. Его глаза были закрыты, он медленно покачивался в своём кресле; вот его голова склонилась к груди, мундштук трубки выпал изо рта — старик уснул.