— Слишком ты любопытный. Нет, ложиться с ним я не ложусь. Как же это? Ведь я родом из него… — он замешкалась при этих словах, подбирая нужные. И вдруг, словно пытаясь избежать его смелых рук, вывернулась и пропала в кладовке.
«Странная девушка» — подумал Ожарский.
Он выпил пятый стаканчик водки и, удобно развалившись на скамье, расслабился. Тепло разогретой хаты, усталость после долгого путешествия и горячий напиток навеяли сонливость. Он бы так и заснул, если бы не вернулся старик. Хозяин принёс под мышкой две бутылки и наполнил стаканы для гостя и для себя.
— Хорошая вишнёвка. Очень старая.
Ожарский выпил и почувствовал, как в голове завертелось. Старик следил за ним исподлобья.
— А ведь ясный пан совсем мало съел. А пригодилось бы на ночь.
Инженер не понял.
— На ночь? Что вы имеете в виду?
— Ничего, ничего… А бёдрышки неплохие!
И ущипнул его за ногу.
Ожарский отодвинулся, одновременно нащупывая револьвер.
— Эй, что вы так дёргаетесь? Обычная шутка и только. Ведь вы мне нравитесь. Времени у нас полно.
И, как бы для того, чтобы успокоить, отодвинулся к стене.
Инженер остыл, и чтобы сменить тему, спросил:
— Где ваша девка? Почему она за дверью скрывается? Вот вместо глупых шуток, пришлите мне её на ночь. Я хорошо заплачу.
Хозяин, казалось, ничего не понял.
— Извините, ясный господин, но нет у меня никакой девки, а там за дверью сейчас нет никого.
Ожарский, уже как следует захмелев, вскипел.
— Что ты мне, старый бугай, глупости плетёшь прямо в глаза? Где девка, которая мне только что борщ подавала? Позови Мокрину, а сам убирайся.
Дед ни с места не сдвинулся, лишь насмешливо взглянул на гостя.
— Ага, Мокриной, Мокриной нас сейчас зовут.
И, не обращая внимания на разъярённого молодого человека, тяжёлым шагом направился в кладовую. Ожарский бросился за ним, чтобы тоже попасть внутрь, но в ту же минуту откуда появилась Мокрина.
Она была в одной рубашке. Красно-золотые волосы её рассыпались мерцающими волнами по плечам, играя на свету. В руках держала три корзины, наполненные свежими подошедшими хлебами.
Поставив их на скамье у печи, она взяла кочергу и принялась выворачивать раскалённые угли. Склонившаяся вперёд, к чёрному отверстию, её фигура выгнулась упругой дугой, играя пышными девичьими формами.
Ожарский безумно схватил ее в объятия
Мокрина смеялась и не сопротивлялась. Вывернув тем временем из печи дотлевшие головешки, небрежно раскидала остаток жара по краям, после чего тщательно вымела весь пепел. Однако горячие объятия гостя мешали ей в работе, так что, наконец, высвободившись из его рук, она шутливо замахнулась на него лопаткой. Ожарский на минуту отступил, дожидаясь, пока она закончит с хлебами. Наконец девушка вынула все хлебины из корзин и, ещё раз посыпав их мукой, посадила их в печь.
Инженер дрожал от нетерпения. Он снова схватил её и, увлекая к кровати, попытался задрать рубашку. Однако девушка так и не далась:
— Теперь нет. Рано. Потом, через некоторое время, около полуночи, приду вынимать хлеб. Тогда меня и получишь. Да пусти уже, пусти! Раз сказала, что приду, значит приду. Силой все равно не позволю взять.
И, ловким кошачьим движением выскользнув из объятий, снова исчезла в кладовке.
Ожарский попробовал вскочить туда за ней, но наткнулся на запертую дверь.
— Вот шельма! — процедил сквозь зубы. — Но в полночь так-то легко не выкрутишься. Придёшь за хлебом. На всю ночь в печи его не оставишь.
Немного успокоившись, он разделся, погасил свет и лёг в постель, не собираясь засыпать.
Постель была удивительно удобной. Ожарский с наслаждением вытянулся, подложил руки под голову и погрузился в то особое состояние перед сном, когда мозг, уставший от дневных трудов, то ли спит, то ли грезит — словно лодка, пущенная по воле волн.
На дворе завывал ветер, слепя окна снежной завирюхой, издалека — из лесов и с полей доносились, заглушаемые вихрями, завывания волков. А здесь было тепло и темно. Только жар огарков по краям устья печи мерцал и бросал сполохи на стены. В щелях просвечивали рубиновые глаза золы, приковывая взгляд… Инженер всматривался в догорающий алый свет и дремал. Время тянулось очень медленно. Он ежеминутно приоткрывал отяжелевшие веки и, побеждая сонливость, поглядывал на мерцающие огоньки. В мыслях беспорядочно сменялись фигуры хитрого старика и Мокрины, неизвестно почему сливаясь в какое-то странное единство, несусветную химеру, порождённую их сладострастием. Всплывали различные вопросы, на которые не было ответа, беспорядочно сновали какие-то слова, лениво перекатываясь в голове, точно горсть камешков…
Какая-то тяжеленная духота оседлала мозг, заполняла горло, грудь. Странная усталость растекалась по всему телу, пеленая его и лишая воли. Вытянутая рука попыталась оттолкнуть невидимого врага, но тут же отяжелела и опала.