Страшные вечнозелёные чертоги расступились перед ним, и Аль-Халим распознал, как ужасен, мрачен лес снаружи — и как прекрасен изнутри. Совсем как чёрная запылённая шкатулка, в которой играют, переливаются под солнцем драгоценные камни. Каждый куст, каждый зверёк приветствовал Аль-Халима на его новой стезе. Нежный дурманящий ветерок обласкал ему щёки. И толстые, покрытые мхом гиганты, казалось, сгибались перед ним в поклоне, на что Аль-Халим отвечал тем же, касаясь тюрбаном земли.
Аль-Халим зажил охотой — раньше он не охотился так никогда. Зверь сам шёл ему в силки, ложился под стрелы. Отдавая дань традиции, Халим оставлял лучшие куски огню, лесу и духам его. А те в ответ берегли его как собственного сына — дарили ему лучшие свои сокровища. Таких орехов, таких плодов не ел до того Аль-Халим. А уж эти ягоды — крупные и сладкие, как сахарная голова…
По старым книгам праотцов, взятым им из дома, собирал Аль-Халим травы, лечился ими и стал даже крепче и моложе прежнего.
Вступив первый раз под кров деревьев, Аль-Халим изгнал из своей души былую тоску, на место которой пришли восторг и детское восхищение. Жизнь его изменилась, и он был рад этой перемене.
Ночью, когда он готовился ко сну, слушая, как вдали ухает сова, душа его трепетала. Совсем как в тот миг, когда перед ним прошёл своей гордой, ленивой походкой тигр. Полосатый янтарный мех его играл на солнце, а полный небрежной мощи хребет прогибался под тяжестью собственных мышц. Не удостоив Аль-Халима даже взглядом, царь леса прошёл перед ним, скрывшись в чаще.
«Вот та судьба, что околдовала меня, заманила в свои объятья. А я принял их, растворился в них — стал её частью», — думал Аль-Халим, отходя ко сну. И был он счастлив.
Через какое-то время — трудно сказать, сколько его было нужно: недели, месяцы, годы? — Аль-Халим поменялся навсегда. Прохладный лесной воздух навечно выдул все воспоминания о прежней жизни. Все городские привычки, все прежние притворные мысли улетучились из его головы. Встретив на звериных тропинках своих былых друзей, Аль-Халим не узнал бы их, как и они не узнали бы его. Тонкая его одежда изорвалась о ветки, превратившись в лохмотья — Аль-Халим заменил её звериными шкурами. Волосы и борода его разрослись. Тёплые дожди омывали его от пыли и грязи. Кроны деревьев укрывали его по ночам. Ложем служила ему перина мха. Он жил своей жизнью, простой и прекрасной одновременно.
И вот Аль-Халим вышел на берег озера, большого и круглого, как блюдце. Высокие тёмные скалы обрамляли его с трёх сторон, нависая над водой. Тень от них ложилась на гладкую поверхность, делая озеро тёмным и бездонным. Но сейчас солнце стояло в зените, и лучи его заставляли воду блестеть и светиться. Скалы держали озеро, как золотая оправа держит изумруд.
На песчаном берегу — единственном среди скал и леса — чернели огарки старого костра, а рядом с ними лежала ветхая плоскодонная лодка, оставленная, должно быть, каким-то забредшим сюда рыбаком.
Аль-Халим столкнул эту лодку на воду, и она поплыла, унося его к центру озера. Аль-Халим лёг на деревянное дно, гребя руками воду за бортом, недвижимую как ртуть. Лодка была старая, но крепкая, добротно промасленная так, что ни одна капля не просачивалась через доски. Уже совсем скоро она была далеко от берега.
Глубина воды манила Аль-Халима. Выпрямившись, бросился он в воду, и та сомкнулась над его головой. Сразу же охватил его древний холод, заставивший часто стучать сердце. Но АльХалим быстро свыкся с этим чувством, вслед за которым пришло упругое спокойное наслаждение.
Солнечные лучи пронизали толщу вод, играя в их мраке. На далёком дне чернели какие-то предметы. Охваченный любопытством Аль-Халим поплыл к ним, сильно загребая руками. Но вдруг остановился. Крик пузырями исторгся из его рта.
Там, на дне, подобно свечам, стояли шеренги людей. Руки их были прижаты к телу. В бородах запуталась тина. Глаза — распахнуты.
Не помня себя, Аль-Халим добрался до берега, и долго ещё метался по лесу крик безумца.
Давно это было, но лодка по сей день на том же месте — не сдвинувшись к берегу ни на палец.
Даже ветер остерегается тревожить воды Озера Джиннов.
Роман Дремичев
Озеро тумана
Тихи и спокойны воды холодного горного озера. Словно застывшее зеркало, отражают они синее высокое небо и бегущие вдаль по нему облака. В ожерелье диких кустов и высоких трав нежится оно среди скал и горных вершин, упирающихся прямо в купол небес. Несколько старых, покрытых мхом деревьев высятся на берегу, склоняя свои пожухлые кроны почти до самой земли, припадая искривлёнными стволами к холодному камню.
Но глубинный мрак таится под видимостью спокойствия. Чёрные слизкие водоросли припадают к берегу, словно уставшие пловцы, вынырнувшие на свет с опасной глубины. Низко скользит над землёй тишина — не слышно пения птиц, в кустах не шелохнётся дикий зверь, ничто не нарушает плеском застывшее серебро озера. Лишь высоко у самых вершин иногда заходится протяжным воем бродяга-ветер, навевая тоску и печаль.