Ахульго

Тем временем, узнав о случившемся, приверженцы Шамиля из Гимров тайно отправились на его поиски, надеясь помочь имаму. И некоторым это удалось.

В Шуре измотанному отряду был дан пятидневный отдых. Траскин устроил в честь победителей Ахульго торжественный обед, на который была приглашена и местная знать. Ханы не замедлили превознести воинские таланты Граббе, но между собой кляли его за близорукость, за то, что он удовлетворился обещаниями обществ вести себя смирно вместо того, чтобы настроить в горах крепостей и оградить ханские владения от вторжений мюридов. А в том, что таковые весьма возможны, пока жив Шамиль, ханы не сомневались.

Аванес, успевший несколько поправить свои дела, выставил от себя бочку вина. Когда же Граббе осведомился о Лизе, то оказалось, что она уже уехала в свое имение. Граббе это не удивило, странным было лишь то, что Лиза уехала не одна, а с ребенком, неизвестно откуда взявшимся.

Стараясь развлечь утомленного тяжелым походом и раздраженного неудачей Граббе, Траскин устроил и грандиозный бал. Граббе обещал не забыть его стараний, особенно когда будет делать представления о наградах, но предпочел увеселению чтение писем от супруги, которые ждали его в Шуре. Письма были трогательные, с приписками от детей и контурами их ладоней, приложенных на отдельных листах. Был тут даже рисунок Ахульго, на которое взбирался их батюшка с пистолетом и саблей в руках, а с горы ему грозил кинжалом Шамиль.

Даже в отсутствие Граббе бал удался на славу. Офицеры, огрубевшие за время похода, вынуждены были привести себя в порядок, а дамы чувствовали на себе особенно жаркие взоры мужчин, давно не видевших женщин. Танцам не было конца, от кавалеров не было отбоя, и дамы выбивались из сил, не смея отказать боевым офицерам. К утру они так устали, будто сами взбирались на Ахульго, о котором разгоряченные офицеры рассказывали им невообразимые ужасы. Более других хвалились своими, а чаще – чужими подвигами «фазаны»-волонтеры, которым посчастливилось уцелеть и которые теперь возвращались домой в ореоле кавказских героев.

Дождавшись подхода артиллерии, Граббе повел отряд во Внезапную, туда, откуда начинался поход. Идти он решил не через удобную Миатлинскую переправу, а через аул Чиркей, где была надежда захватить Шамиля. В том, что он может там скрываться, Биякай не уставал убеждать Пулло, у которого были свои виды на покорение Чиркея.

– Вы разве не помните, господин генерал, как на переговорах Шамиль требовал отправить сына в Чиркей, к Джамалу? – приводил аргументы Биякай.

– А теперь и сам туда направился.

– Скорее, он в Чечню уйдет, – сомневался Пулло, знавший, что и как делается в горах.

– В Чечню не дойдет, – настаивал Биякай.

– Сил не хватит, и раненых у него много. В Чиркей имам пошел, к врагам вашим, которые только прикидываются мирными.

Отряд шел к Чиркею. Дело того стоило. Граббе даже несколько повеселел, грезя о том, как захватит, наконец, Шамиля и предстанет перед императором в ореоле кавказского Ганнибала. Но даже если бы Шамиля в Чиркее не оказалось, Граббе горел желанием покарать этот опасный аул, который теперь не мог называться мирным, когда о его всяческом содействии Шамилю и даже посылке на Ахульго сотни воинов было хорошо известно. А Биякай предвкушал, как сведет счеты с Джамалом и станет в Чиркее приставом, о чем давно уже мечтал, устав угождать в штабе всем и каждому и чувствовать себя мелкой сошкой.

По пути в Чиркей Граббе получал все новые сведения о Шамиле. Лазутчики сообщали, что имама и его людей видели на брошенном хуторе, что беглецы прошли под горой Кеуда, мимо штолен рудников, в которых горцы добывали серу для пороха, что Шамиль и его люди крайне измождены, но все же им удается ускользать от разъездов. Граббе с Пулло разглядывали карту, составленную топографом, и видели, что Шамиль вполне мог направиться в Чиркей, иначе бы ему пришлось преодолеть тот ужасный Салатавский хребет, через который трудно было перебираться даже здоровым, опытным солдатам, когда отряд шел к Ахульго.

В предгорьях Граббе чувствовал себя полным хозяином, и отдохнувший отряд шел бодро, без всяких предосторожностей, с песельниками, исполнявшими разудалые куплеты.

Биякай тем временем успел доскакать до Чиркея и вернуться, чтобы встретить отряд на подступах к аулу. Биякая в аул не пустили, но он все же принес сведения о том, что в ауле неспокойно и что Граббе нужно быть настороже.

– Вздор, – по привычке ответил генерал.

К Граббе вернулась былая уверенность, после Ахульго он готов был сокрушить всякое неповиновение.

Когда показался мост через Сулак, за которым в окружении богатых садов стоял древний Чиркей, навстречу отряду вышли старейшины. Они торжественно преподнесли Граббе большую корзину винограда и уважительно приветствовали, как почетного гостя. Такое радушие чиркеевцев, всегда гордившихся тем, что в нем еще не бывала нога солдата, успокоило Граббе настолько, что он даже не велел заряжать ружья, прежде чем войти в аул.

Старики соглашались пропустить отряд через Чиркей, если Граббе освободит Джамала.