Ахтимаг

— В бегах принц, само собой, — усмехнулся маг. — Где ж ему еще быть… Деньги у него, я — то не могу эдакие тяжести носить, все ж девяносто восемь — не юноша, поди! Мы разделились, и принц сразу же вылетел на рейсовом драконе в Зумадор… крупный город, часа три лета отсюда… А я на дилижансе собирался, совсем не переношу эти полеты, возраст не тот… — Чародей с усилием вздохнул и продолжил, понижая голос: — Клар будет ждать меня в течение недели на постоялом дворе «Колдун и трилистник», что за городом… только я, сдается мне, туда не доберусь. — Старец Ирион с трудом переместил левую руку на грудь, сказал едва слышно: — Сердце на улице прихватило… дураки полицейские меня как пьяного в кутузку… Прошу тебя, найди мальчика и помоги ему! Он славный. — Чародей медленно закрыл глаза и умолк. А чуть погодя и вовсе дышать перестал.

Оглядевшись по сторонам, Ройд встал и неспешно с равнодушным видом направился к лавкам. Будто и не случилось ничего: ну помер какой-то бродяга, подумаешь! И кому какое дело до того мертвого бродяги? Лично ему, Ройду, никакого.

Последние лавки были сплошь заняты спящим народом, ни прилечь, ни присесть, на других пили-веселились гномы и присоседиваться к ним Ройд категорически не собирался, вот еще! Пьяный гном непредсказуем как нанюхавшийся ведьминского клея школяр-недоумок, от него любую дурость можно ожидать… Идти к гоблинам тоже резона не было, не жаловал Ройд гоблинов: гнусный народец! Безобидные лешаки тоже отпадали, очень уж вонючи были по своей природе — сидеть поблизости и то не каждый отважится, разве что с насморком и ватными затычками в носу, для надежности. Оставались только оборотни, что тоже не радовало…

— А ну их всех к черту, — в сердцах сказал Ройд и, пройдя мимо лавок, уселся у входа, прислонившись спиной к решетке, надвинул шляпу на глаза и сделал вид, что дремлет. Хотя какой уж тут сон, после таких событий!

Позади Ройда, в отдаленной коридором дежурке, вдруг стало чересчур шумно: кто-то орал там командным голосом, Ройд невольно прислушался.

— … Где, пля, задержанный вашими недоумками дед с бородой, а? Откуда про старика знаем и кто мы? Ты на бляху мою посмотри, сволочь пьяная… и стой во фрунт, падаль, когда разговариваешь с офицером полевой жандармерии!.. Ах так, значит… А по морде? Ну-ка… — В дежурке, похоже, затеяли передвигать мебель, с грохотом и матюгами.

— Эге. — Ройд встал, отряхнул брюки, поправил шляпу и сказал раздраженно: — Кажется, у меня появилась новая проблема. Сейчас мертвого деда найдут, потом узнают, кто был с ним в его последние минуты… Ох, не люблю я военных жандармов! — Ленивой походкой Ройд направился к оборотням, вновь пригорюнившимся на лавке. — Табачку хотите? — Ройд со вздохом достал из-за ленточки шляпы закаченную сигарету. — Берите, угощаю.

— Ты чего такой добрый, а? — с подозрением спросил оборотень, тот, что стрельнул пачку. — Нам лишнего не надо!

— Мне теперь не до курева, — печально сказал Ройд. — Бери, чего уж! Слышите, что в дежурке творится? Ночные людоеды нагрянули, голодные… Знаете о таких?

— Ну, — ничуть не удивился оборотень, охотно беря протянутую сигарету: во времена Ройда в страшные байки о ночных людоедах верили многие, тем более оборотни, которые, как поговаривали, тоже порой человечиной не брезговали… Похоже, байки оказались гораздо древнее, чем предполагал сыщик.

— А сержант-гоблин вместе с нарядом их турнуть попытался. И вон чего там сейчас делается.

Оборотни насторожили треугольные уши, прислушались: грохотало в дежурке убедительно, основательно грохотало!

— Значит, заберут меня нынче отсюда навсегда, — убито продолжал Ройд, смахивая несуществующую слезу, — а сержанта наверняка тут запрут, чтоб подмогу не вызвал. — Оборотни разом коснулись фингалов под глазами, хищно оскалились. — Вы уж извините, ребятки, если что не так.

Оборотни, позабыв о Ройде, уставились на дверь, нетерпеливо ерзая на месте. Ройд повернулся и побрел к дальним лавкам, миновав развеселых гномов, он внезапно присел и резво пробрался между лавок вглубь, оказавшись прямиком за спинами выпивох, — пьяные гномы человека не заметили, бегает что-то позади — и пусть себе бегает. Может, собака какая приблудилась.

Лязгнула дверь, и в камеру-пещеру, бренча связкой ключей в лапе, ввалился окровавленный сержант-гоблин — заметно кренясь на один бок, прихрамывая и в ужасе вращая единственным видящим глазом, потому как второй заплыл и не открывался, за спиной сержанта маячили высокие смутные тени.