Акапулько

Мысли Шелли перенесли ее на день назад, вернули чувство смертельно пугающего одиночества, которое она испытала в водах залива, ощущение ужасной искусительности морской бездны. Она вспомнила, как убежала от спасателей, сразу, как только смогла это сделать, даже не поблагодарив их, чувствуя себя какой-то обманщицей и смутно ощущая, что обманута сама.

— Камеры будут следить за каждым вашим движением, — говорил между тем Форман. — Пока вы в воде, вы должны быть друг с другом как человеческие существа. И только после того как вы выберитесь из бассейна, вы осознаете тот факт, что все это время вы были обнажены, беззащитны, уязвимы. В тот момент, когда наступит время секса, он будет естественным, здоровым, открытым. Он будет заслуживающим слова «любовь».

— Мне страшно, — сказала Шелли.

— Хорошо, — ответил ей Форман. — Пусть тебе будет страшно. Но не сдерживайся. Страх может даже заострить качество того, что мне необходимо в этой сцене.

— Я постараюсь сделать все, что смогу, Пол.

— Хорошо. А теперь в воду, оба! Поплавайте немного, привыкнете к обстановке. Снимите напряжение. Не подплывайте близко друг к другу. Пусть ваши тела станут телами персонажей из фильма.

Форман вернулся к камере и огляделся вокруг. Съемочная группа была необычно молчалива; все приготовились смотреть. С погашенными огнями, Вилла Глория была похожа на огромную крепость, поднимающуюся в темное небо. Позади камеры Форман увидел Саманту Мур. В ниспадающем белом кружевном платье, с распущенными и падающими на плечи волосами, она казалась почти прозрачной, просвечиваемой, словно существо, созданное чьим-то воображением. Харри Бристол рядом с ней — массивный, грубый, с невыразительным лицом, белым пятном выделяющимся в темноте. Оживленно жестикулируя, он о чем-то быстро говорил, и руки его совершали движения, похожие на движения боксера в среднем весе, который ведет ближний бой.

Еще дальше, позади — Бернард Луис Фонт, бдительный и недоверчивый гном.

А на садовой террасе целая вереница лиц — слуги. Форман улыбнулся про себя: «Неудивительно, что они считают всех чужеземцев чокнутыми».

Он занял позицию рядом с камерой.

— Актерам выйти из бассейна, пожалуйста, — сказал он обычным голосом. — Репетиции не будет. Начнем снимать, как только все будут готовы.

Девушка-костюмерша принесла полотенца и подождала, пока вытрутся актеры. Гримеры быстро ликвидировали ущерб, нанесенный гриму. Шелли одела желтые кружевные трусики и лифчик. Она посмотрела на дальний конец бассейна и кивнула.

— Ладно, народ, — провозгласил Форман. — Шелли и Джим только что перелезли через стену. Вы разделись — Джим догола, на Шелли только трусики и лифчик. Когда Джим бросается в воду, Шелли, после некоторых колебаний, решает последовать за ним. Сначала ты снимаешь трусики, Шелли, потом бежишь к бассейну, на ходу расстегивая лифчик. Понятно?

— Вроде бы да.

— Джим, когда ты увидишь Шелли в воде, плыви за ней. Сначала нерешительно, просто пытаешься ее догнать, потом более агрессивно, но всегда с определенной сдержанностью. Пусть это будет похоже на ритуальный брачный танец. Увеличивай темп движений. Прожекторы установлены и сверху, и снизу, снимать тебя будут с двух ракурсов, так что о камерах не беспокойся.

— Когда вы закончите сцену купания, Шелли вылезает из бассейна; ее голова прямо напротив камеры. Джим, ты выбираешься следом за ней.

— И еще одно — приготовьтесь играть эту сцену несколько раз. Считайте, что первый дубль это только начало, введение. Расслабьтесь, постарайтесь показать все, на что вы способны. Наслаждайтесь. Ну, ладно, всем внимание, начинаем снимать. Актеры заняли свои места, прошу вас. Свет, пожалуйста, и соблюдайте тишину. Звук готов. Дай мне картинки с камер, Гарри. Хорошо. Мотор…

Бристол наклонился вперед, напрягая глаза, чтобы проникнуть за отблески свечения, колышущиеся на поверхности бассейна. Он видел, как Шелли одним грациозным и, одновременно, по-детски неуклюжим движением сбросила свои желтые трусики. Потом она побежала к воде, отбрасывая лифчик в сторону.

Сильное желание возникло в Бристоле. Это тело, столь знакомая и все же чужая плоть, это тело, к которому он так часто прикасался и запах которого он так часто вдыхал, — но так никогда и не постигнутое до конца тело… Эта высокая грудь, двигающаяся в такт неловкому, как у всех женщин, бегу Шелли. Эти очертания живота, упругого живота над близкой чернотой ее вечно загадочного треугольника.

Ее плоть напомнила Бристолу других женщин, которых он знал, — спелая женская плоть. Шелли могла бы быть его первой женой или третьей; она обладала более эффектной, более захватывающей красотой, чем они. Или его сестрой, или матерью, или Хилдой Андерсон, которая некогда была объектом столь многих его мечтаний и снов. Хилда Андерсон… в своих фантазиях он обладал ею как хотел, он делал с ней все, что хотел, и каждый последующий раз был лучше предыдущего, потому что в этом представлении он мог играть все роли.