Акапулько

— Buenas tardes[74], señorita, — произнес незнакомец. Он жестом показал Шелли на мольберт, установленный у края тротуара, и складной стул. — Всего несколько минут, — сказал он по-английски. — Я могу нарисовать ваш портрет. Углем, пастелью, акварелью, как вы захотите.

В его произношении Шелли уловила легкий акцент, свойственный жителям американского Среднего Запада, и это усмирило ее страхи. Она осторожно улыбнулась мужчине.

— Думаю, не стоит.

— Всего пятьдесят песо за рисунок углем. Восемьдесят за пастель. Сотня за акварель.

— Нет, благодарю вас.

— Не спешите. Со мной можно договориться. Сделайте мне заказ.

— Спасибо, нет.

Он поднял верхнее плечо.

— Тогда, может быть, mañana[75]. Или послезавтра. Я здесь каждый день.

Что-то заставило Шелли заколебаться, какая-то знакомая тень в его глазах — что-то от ее самой?

— Хорошо, — решилась она. — Нарисуйте мой портрет углем.

— На акварель уйдет ненамного больше времени. В цвете вы будете восхитительны.

— Углем, — твердо сказала она, сама удивляясь своему выбору.

Шелли села на стульчик и повернула лицо, как он ей сказал. Он несколько мгновений всматривался в нее, а потом его рука широкими, уверенными движениями набросилась на бумагу. Из ничего возникли линии и тени, а из них начало проглядывать лицо.

— Это всегда будет вам напоминать об Акапулько, когда вы вернетесь… — вы откуда приехали?

— Последнее время я жила в Лас-Вегасе.

— Под жарким солнцем Вегаса меня тысячу раз раздевали до нитки…

— Вы играете?

— Ясное дело. Неудачник — все время проигрываю. Пристрастился.

— У меня тоже так было, с игральными автоматами. Потом бросила.

Его рука летала над бумагой.

— Сколько вы еще здесь пробудете?

Она заколебалась.

— До конца месяца. А вы?

— До тех пор, пока держится волна туристов. На следующей недели они валом повалят сюда, отмечать Рождество.

— А вы всегда были художником?

— Занимался и другими вещами. Преподавал художественное восприятие в Индианаполисе, богатеньким студентам. Для них живопись начинается с Энди Уархола[76], а музыка с «Джефферсон Эйрплейн»[77]. — Ему, казалось, понравилось, когда Шелли засмеялась. — Смех идет вам. Он украшает ваше лицо.

Комплимент, как всегда в подобных случаях, смутил Шелли.

— Расскажите мне еще о себе, — попросила она.

Он рассказал, что как-то давно пробовал серьезно рисовать, но скоро обнаружил, что мир переполнен художниками, «многие из которых такие же плохие, как я сам. Тем не менее, пока я обретался в Нью-Йорке, понял, что мое восприятие прекрасного значительно больше развито, чем моя способность воспроизводить его на бумаге».

— Для меня Нью-Йорк слишком велик, слишком быстр и там слишком много народа, — призналась Шелли.

— Все верно. Но он великолепное место для того, чтобы учиться. Я, например, впервые узнал там об оргоновых ящиках.

— О каких ящиках?

— Как я понял, «оргоновый» означает «омолаживающий». Вообще-то, это теория Вильгельма Рейха[78], это ученик Фрейда. Рейх полагал, что только с раздражением, гневом и всем таким прочим человек теряет огромные количества сексуальной энергии, которая вроде бы как рассеивается в атмосфере. Рейх решил, что если человек сядет в деревянный ящик, обитый изнутри железом, то человек сможет вернуть, вновь впитать своим телом часть этого заряженного сексуального воздуха, оргоновую энергию. Я построил для себя такой ящик и поставил его в углу своей спальни. И ежедневно по часу сидел в нем, ровно шестьдесят минут каждый божий день.

— И что?

— И ничего. Ни один уцененный ящик из универмага не в состоянии привести меня в порядок.

— Кто сказал, что вам нужно приводить себя в порядок?

— Красота повсюду видит только красоту. — Он на шаг отступил от мольберта. — Идите сюда и посмотрите.

Шелли подошла.

— Какая прелесть! — воскликнула она. — Вы мне польстили, конечно. Но все равно прелесть!

— Я не льстил.

— Вы подпишете?

Он заглянул в лицо Шелли и, удовлетворенный увиденным, быстро и размашисто расписался на обратной стороне рисунка.

— Морри Карлсон, — прочитала она вслух. — А меня зовут Шелли Хейнз.

Они торжественно и серьезно пожали друг другу руки.

Шелли, покопавшись в сумочке, протянула мужчине пятьдесят песо.

— Вы уверены, что этого достаточно?

Он посмотрел на нее.

— Если вы не довольны, мы можем снизить цену.

— Ой, нет! Мне правда очень нравится. Но только это выражение у меня на лице… как будто я вот-вот куда-то убегу.

— Не надо этого делать, — сказал художник. — Послушайте, я сам не буду пить. Позвольте мне угостить вас… и вместе с выпивкой вы получите оставшуюся часть моей потрясающей автобиографии.

— Выпивка и автобиография, согласна на то и другое.

— Señorita, — произнес Морри Карлсон, кланяясь, — следуйте за мной…

Глава 4

Съемки все равно продвигались медленно. Чтобы укрепить уверенность Шелли в себе, Форман снова и снова репетировал с ней сцены, по-прежнему разрешая ей импровизировать в диалогах. Толку от этого не было почти никакого. Сцены получались скучными и невыразительными, Шелли спотыкалась и запиналась, даже произнося свои собственные слова. Каждый день приходилось снимать дополнительные дубли.