Акапулько

— Рик был уверен, что станет большой звездой, вроде Роберта Митчума или Богарта. Но у него так ничего и не вышло. Может, он был слишком уж красавчик; у него была мягкая смуглая кожа и большие глаза. Беда заключалась в том, что Рик был больше увлечен своим лицом, чем моим; свое собственное тело его возбуждало больше, чем мое. Иногда в постели он больше трогал себя, чем меня. Он считал каждую калорию, ежедневно делал гимнастику, а по вечерам измерял свою талию.

— Рика никогда не было рядом, когда я нуждалась в нем. Когда на свет появилась Барбара, он выехал на съемки — ему дали какую-то крошечную роль в телевизионном вестерне.

— Что за прелестной малышкой она была! Толстенькая, счастливая, всегда смеялась. Рику она так никогда и не понравилась. Как может человек не любить свое собственное дитя? В один прекрасный день он собрал свои вещи и ушел — Барбаре тогда было два года. Я была вынуждена чем-то заняться, чтобы заработать на жизнь нам обеим, поэтому я снова стала обходить всех агентов и продюсеров.

— С самого начала все пошло по-прежнему. Мужчины распускали руки и заявляли, что, если я сделаю это, они сделают то-то и то-то… Но только, когда я делала то, что они от меня хотели, на этом все для меня заканчивалось. Попадались какие-то мелкие роли, но ничего хорошего, ничего стоящего, ничего важного.

— Я продолжала свои попытки. Однажды мне позвонил этот человек. Он назвался продюсером и сказал, что у него для меня, может быть, найдется хорошая роль в фильме, который он планирует снимать. Я знала, что это обман, я знала, что все это туфта, знала!

— Он сказал, что я должна буду прийти в его офис после шести часов вечера. Мне так нужна была эта работа, я так старалась получить ее, что стала говорить с ним дальше, позволила ему удержать меня на телефоне, позволила ему уговорить меня прийти к нему в офис. Я заигрывала с ним, и когда я заигрывала, я услышала, как за окном резко затормозила машина. Барбара, моя дочка, выйдя из дома, забрела на улицу, и ее убило автомобилем, а я в это время вешала лапшу на уши какому-то кастрированному сукиному сыну…

Шелли глубоко вздохнула и выдохнула воздух.

— Я так сильно по ней скучаю, Морри. Так сильно, что хочу умереть тоже и быть с ней на… — Она снова надолго замолчала. — Я буду вам позировать, — сказала она. — Без одежды, если именно этого вы хотите.

— Я хочу нарисовать вас, — ответил Морри.

— Иногда я бываю такой глупой. Сейчас я это понимаю. — Шелли поднялась. — А теперь мне нужно идти. Харри будет сердиться на меня за то, что я так долго гуляю и ничего ему не сказала…

Глава 8

Без десяти одиннадцать на Виллу Глория, на празднование Сочельника, прибыла французская кинозвездочка. Билет для нее был куплен ее продюсером, который рассчитывал, что звездочка на этом приеме привлечет определенную порцию внимания как к себе самой, так и к его фильму, прокат которого по всему миру должен был вскоре начаться. Звездочка была одета в костюм мексиканской крестьянки: одна из сочных грудей француженки была обнажена, и к ней была прицеплена белокурая кукла с кудряшками, долженствующая обозначать младенца, сосущего грудь матери.

Вскоре после этого страдающий близорукостью миллиардер-грек предложил звездочке сотню долларов за право заменить собой вышеописанную куклу. Предложение было принято, и грек впился губами в сосок француженки. Через тридцать секунд появилась супруга миллиардера и яростно оттолкнула мужа от источника наслаждений, прервав тем самым и без того непрочное соединение плоти. Обескураженный миллиардер попятился, споткнулся и рухнул в Римский бассейн.

Негромко смеясь, звездочка упорхнула с поля сражения, унося с собой стодолларовую купюру и куклу, снова занявшую свое место.

К одиннадцати часам стало ясно, что прием удался на славу. Вилла Глория просто гудела от наплыва людей, которые выглядели так, как будто они, найдя дорогу сюда, и в мыслях не держат разыскивать дорогу обратно. Группы, группки, кружки, целые толпы — они были везде — в комнатах, садах, патио, наполняя воздух пронзительным, назойливым, оглушающим шумом.

Около бассейна наиболее голодных гостей собирали столы с выставленным на них щедрым угощением; многочисленные официанты, все одетые charrios[107], разносили подносы с закусками и напитками.

У северной стороны бассейна, на выложенной плитами террасе, расположившись спинами к каменной стене и заняв относительно безопасную позицию, надрывалась и грохотала рок-группа; по дому, из комнаты в комнату, бродили марьячис, наигрывая мексиканские баллады.

К тому времени как на вилле появился Пол Форман, греческий миллиардер и его супруга уже отбыли восвояси, а люди забыли о его импровизированном купании. Форман обнаружил местонахождение бара и стал пить неразбавленный скотч. Его длинное лицо было замкнуто, бледные глаза обращены внутрь, рот плотно сжат. Быстро проглотив три порции, Форман попросил бармена наполовину наполнить скотчем стакан для воды. Прихватив этот запас с собой, он уединился в пустом углу бара и стал обозревать происходящее вокруг.