Айвз и Мэллоун

Обычно день Кристофера начинался поздно. В конце концов, он дома, в родовом гнезде, а не в университете. Но не сегодня – в воскресенье вся семья отправлялась в церковь. Это означало ранний подъем и скучную службу с неизменно нудной проповедью пастора. Жаль, пропустить ее не получится, не сейчас, когда семью постигла трагедия и взгляды всего общества прикованы к Мэллоунам.

Он поправил шейный платок, черный, как и весь его костюм. Впереди – три месяца траура. Кристофер скривил губы: брат ненавидел мрачные цвета. Какая горькая ирония в том, что теперь они захватили всех, кого Джозеф называл «любимые». Смахнув несуществующую пылинку с плеча, Кристофер покинул комнату – карету уже подали, а значит, оттягивать выход не стоило.

Поездка вышла унылой. В прошлое воскресенье, какую-то неделю назад, она была совсем другой: Кристофер шутил и смеялся, Джозеф ему вторил, тепло-карие глаза матери искрились весельем и даже строгий, серьезный отец не мог сдержать улыбки. Какой разительный контраст! Теперь граф не отрываясь смотрел в окно, графиня – на свои сцепленные в замок руки, а их сын не смел даже рта открыть, чтобы не нарушить скорбное молчание. Кристофер подавил тяжкий вздох. А ведь младшая сестра еще не знает, что случилось, – письмо не успело дойти до пансиона, и, когда страшные новости станут известны, она окажется с ними совершенно одна. При мысли о том, как будет страдать любимая Маргарет, сердце обливалось кровью.

Карета, дернувшись, остановилась, кучер спрыгнул на землю и открыл дверь. Отец вышел первым, подал руку матери, а Кристофер задержался, перебарывая желание вернуться в особняк. Не хотелось видеть прихожан, слушать шершавый голос пастора, который сегодня, уж конечно, посвятит проповедь тому, как правильно скорбеть и справляться с утратой.

– Милорд? – подал голос кучер, который так и стоял, согнувшись в поклоне.

Родители почти дошли до дверей церкви, и Кристофер, совершив над собой финальное усилие, выбрался из кареты. Гравий насмешливо заскрипел под подошвами ботинок, но он решительно направился вперед. Как-нибудь переживет пару часов под бесцеремонными взглядами прихожан. Кристофер едва сдержал усмешку, подумав, что не отказался бы от плотной вуали на шляпе. Жаль, это привилегия женщин. Взять, к примеру, его мать – она скрыла лицо такой густой черной сеткой, что даже дорогу перед собой толком не видела. Зато другие могли заметить лишь скорбный наклон ее головы, но не настоящие эмоции.

Под сводами храма царила прохлада. Пахло немного пылью, немного благовониями и чем-то непривычным, неуловимо сладким. Словно ванильной сдобой, какую готовила по праздникам миссис Кук, бессменная кухарка Мэллоунов. Кристофер огляделся, пытаясь понять, кто или что источает этот аромат, и заметил на соседней, через проход, скамье новые лица. Рядом с семейством торговца мистера Робинсона устроились две незнакомые леди. Одна – с тонким длинным носиком, несколько бледным лицом и русыми волосами – внимательно смотрела на пастора, как раз вставшего за кафедру. Вторая же…

Уже то, что из-под кокетливой зеленой шляпки выглядывали золотистые локоны, было удивительно! Волосы иного, нежели русого, цвета встречались только у тех, в ком текла кровь волшебного народа. Сам Кристофер родился черноволосым. Но подобное отличие означало принадлежность к аристократической семье, а девушка сидела рядом с торговцами, пусть и зажиточными. Он попытался припомнить, в какой из семей Лордов Основателей за последние двадцать лет рождались девочки с проявившейся волшебной кровью, но не смог. Разве что Айделы…

Незнакомка повернула к Кристоферу изящную головку, и его смятение усилилось. Точно не Айдел, у тех глаза – расплавленное золото или янтарь, а у нее оказались голубые, словно летнее небо, и прорезал их узкий кошачий зрачок. О подобном Кристофер только в книгах читал! Неужели это самая настоящая фэйри?! Девушка заметила столь неподобающее для джентльмена проявление интереса, посмотрела осуждающе и гордо отвернулась, но Кристофер мог поклясться: когда их взгляды пересеклись, губы незнакомки дрогнули в улыбке. С этого момента он не мог думать больше ни о ком и ни о чем. Проповедь преподобного Доуса о потерях и любви не задевала его чувств, они устремились в ином направлении.

Когда Кристофер был маленьким, он думал, что и эльфы, и фэйри, и феи – все они живут в чудесном месте, который смертные называли Волшебной Страной, а сам волшебный народ – Дивным Краем. Позднее он узнал, что это не так: эльфы жили в своих, наверное, мирах: с дворами, дворцами, садами, лесами. Они считали себя выше, достойнее, мудрее фэйри, а фей и вовсе презирали.