Айвенго. Квентин Дорвард

– Прикажете исполнить приговор в вашем присутствии, государь? – осведомился Тристан.

Людовик отказался от этого предложения, но велел прево все приготовить заранее, чтобы привести приговор в исполнение, как только астролог выйдет из его комнаты.

– Я непременно хочу, – добавил король, – еще раз встретиться с этим мерзавцем, чтобы поглядеть, как он будет себя вести в присутствии своего господина, которого он предал. Я с наслаждением буду смотреть, как сознание неминуемой смерти сотрет краску с его румяных щек, как потускнеют глаза, которые смеялись, когда лгали мне… Ах, почему здесь нет и другого, того, кто поддерживал его предсказания своими советами! Но, если я останусь жив, берегите ваш пурпур, господин кардинал! Сам Рим не спасет вас – да не прогневлю я своими словами святого Петра и Пречистую Деву Клерийскую! Что же ты медлишь? Ступай предупреди своих молодцов. Негодяй каждую минуту может явиться. Об одном молю небо – чтоб он чего-нибудь не заподозрил и не отказался прийти. Это была бы жестокая неудача! Ступай же, Тристан! Кажется, прежде ты никогда не медлил, исполняя мои приказания.

– Напротив, как ваше величество сам часто замечал, я всегда был слишком скор, что подчас вело к ошибкам: мне случалось принимать одно лицо за другое. Я даже попросил бы ваше величество, когда вы будете прощаться с Галеотти, подать мне какой-нибудь знак – приступать ли мне к делу. Я помню случаи, когда ваше величество изволил менять ваши решения и потом обвинял меня в торопливости.

– Что за подозрительное существо! – воскликнул король. – Говорят тебе, на этот раз я не изменю решения! Ну уж ладно… Чтобы покончить с этим, запомни хорошенько: если я, прощаясь, скажу этому плуту: «Над нами есть Бог!» – тогда делай свое дело; если же я скажу: «Иди с миром!» – значит я изменил свое решение. Понял?

– У меня тупая голова, государь, во всем, что не касается моего ремесла, – сказал Тристан Отшельник. – Позвольте мне повторить. Если вы скажете: «Иди с миром!» – значит я должен делать свое дело?

– Нет, дурень, нет! – воскликнул король. – Тогда дай ему свободно уйти. А если я скажу: «Над нами есть Бог!», вздерни его ярда на два поближе к звездам, с которыми он так любит беседовать.

– Не знаю только, найдутся ли у нас необходимые средства, – заметил прево.

– Так придуши его, вот и все! – сказал король с мрачной улыбкой.

– А труп… куда нам девать труп? – спросил прево.

– Постой, дай подумать… Окна в зале слишком узки… Но вот это будет достаточно широко. Сбросим его в Сомму, а на грудь ему прицепим бумажку с надписью: «Пропустить беспошлинно: правосудие короля». А там пусть солдаты герцога вылавливают его как контрабанду, коли им охота!

Великий прево вышел из спальни короля и отозвал обоих своих помощников в амбразуру окна на совет. Труазешель, чтобы было светлее, воткнул в стену зажженный факел, и все трое принялись совещаться шепотом, хотя никто не думал их подслушивать, так как Оливье был погружен в глубокое раздумье, а Меченый крепко спал.

– Друзья, – так начал прево свою речь, – вы, может быть, думаете, что наша песенка спета и что теперь пришел нам черед попасть кому-нибудь в лапы. Радуйтесь же, братцы. Наш милостивый король еще раз дает нам случай отличиться, и мы должны исполнить наш долг как люди, которые хотят прославиться в истории.

– Ого, я, кажется, догадываюсь, в чем дело! – сказал Труазешель. – Наш господин, как римские императоры, когда они попадали впросак, или, как сказали бы мы, на первую ступеньку к виселице, избирает опытных лиц среди исполнителей правосудия, чтобы избавить свою священную особу от неопытных рук новичка в этом деле. Прекрасный обычай для язычников! Но я, как добрый католик… право, уж и не знаю, решусь ли я наложить руки на нашего христианнейшего короля…

– Полно, брат, слишком уж ты щепетилен, – возразил Птит-Андре. – Если сам король приказывает нам исполнить над ним приговор, я, право, не вижу, как мы можем ослушаться. Живущий в Риме должен слушаться папу! Слуги прево обязаны повиноваться своему господину, а он – королю!

– Молчать, негодяи! – прикрикнул прево. – Речь идет не об особе его величества, а только об этом греческом еретике, язычнике и шарлатане Мартиусе Галеотти.

– Галеотти! – сказал Птит-Андре. – Ну что же, вещь вполне естественная. Я не знал еще, кажется, ни одного фокусника, танцующего на канате, который не закончил бы жизнь, повиснув на одном из его концов, – прыг, и готово!

– Одно жаль, – заметил Труазешель, воздевая глаза к небу, – что бедняга должен будет умереть без покаяния.

– Молчи! – сказал прево. – Ведь он еретик, чародей… Целый собор попов не мог бы наставить его на путь истинный и избавить от участи, которую он заслужил. А впрочем, если б ему пришла охота покаяться, так у тебя есть дар, Труазешель: ты можешь сойти и за духовного отца!.. Но вот что гораздо важнее – кажется, вам придется пустить в ход кинжалы, потому что у нас нет под рукой необходимых средств и орудий нашего ремесла.