Айвенго. Квентин Дорвард

– Нет, благородный Седрик, я Ричард, король Английский. Заветное мое желание заключается в том, чтобы все сыны Англии жили между собою в мире и согласии… Что же, почтенный тан, ты и не думаешь преклонить колено пред твоим государем?

– Перед норманнской кровью оно никогда не преклонялось, – сказал Седрик.

– Тогда воздержись от присяги, – сказал король, – пока не убедишься, что я одинаково покровительствую и норманнам, и саксам.

– Государь, – отвечал Седрик, – я всегда отдавал справедливость твоей храбрости и достоинствам. Знаю также, на чем основаны твои права на корону: ты потомок Матильды, а она была племянницей Эдгара Атлинга и дочерью шотландского короля Малькольма. Но Матильда, хоть и королевской саксонской крови, не была наследницей престола.

– Я не буду спорить с тобой о моих правах, благородный тан, – сказал Ричард спокойно, – но попрошу тебя оглянуться вокруг и сказать, кого же ты теперь можешь выставить мне соперником.

– И ты явился сюда только затем, чтобы сказать мне об этом? – сказал Седрик. – Пришел укорять меня в гибели моего племени, когда еще не засыпана могила последнего отпрыска саксонских королей! – При этих словах лицо его омрачилось гневом. – Это смелый и опрометчивый шаг!

– Нисколько, клянусь святым Крестом! – возразил король. – Я поступил так в полной уверенности, что один храбрый человек может положиться на другого, ничего не опасаясь.

– Ты хорошо сказал, государь, и я признаю, что ты король Англии и будешь им впредь, невзирая на мое слабое сопротивление. Не смею прибегнуть к тому средству, которое могло бы этому помешать, хотя ты и ввел меня в сильное искушение.

– А теперь вернемся к моей просьбе, – сказал король, – и я выскажу ее так же прямо и откровенно, как ты отказался признать во мне законного короля. Итак, на основании данного тобою слова и под страхом обвинения в вероломстве и клятвопреступлении прошу, чтобы ты простил доброго рыцаря Уилфреда Айвенго и снова даровал ему свою родительскую любовь. Согласись, что в этом примирении и я лично заинтересован, так как оно касается счастья моего друга и должно прекратить распри среди моих верных подданных.

– Это Уилфред? – спросил Седрик, указывая на сына.

– Отец, отец! – воскликнул Айвенго, бросаясь к его ногам. – Даруй мне твое прощение!

– Дарую, сын мой, – сказал Седрик, поднимая его с пола. – Потомок Херварда знает, как держать свое слово, даже если оно дано норманну. Но ты должен носить одежду наших предков – чтобы не было в моем доме куцых плащей, пестрых шапок и перьев! Если хочешь быть сыном Седрика, то и держись как потомок саксонского рода. Ты, я вижу, хочешь что-то сказать, – продолжал он сурово, – и я заранее знаю, о чем будет речь. Знай, что леди Ровена два года будет ходить в трауре по своему нареченному. Все наши саксонские предки отказались бы от нас, если бы мы вздумали говорить о другом союзе, еще не успев опустить в могилу того, с кем она должна была соединиться, кто и знатностью, и родом своим был несравненно достойнее ее руки, нежели ты. Сам Ательстан сбросил бы с себя гробовые пелены, и призрак его предстал бы перед нами, чтобы воспретить такое тяжкое оскорбление его памяти.

Казалось, будто этими словами Седрик действительно вызвал призрак. Только он успел их произнести, как дверь распахнулась, и на пороге явился Ательстан – в длинном саване, бледный, худой, похожий на выходца с того света.

Его появление произвело на всех потрясающее впечатление. Седрик попятился к стене, прислонился к ней, словно был не в силах держаться на ногах, и, широко разинув рот, уставился на своего друга неподвижным взглядом. Айвенго крестился, произнося молитвы по-саксонски, по-латыни и на нормандско-французском наречии. А Ричард вперемежку то читал молитву «Benedicite», то ругался по-французски: «Mort de ma vie!»[107]

Между тем в нижнем этаже слышался ужасный шум и раздавались крики: «Держи их, монахов-предателей! Упрятать их в подземелье! Швырнуть их с самой высокой башни!»

– Именем Божьим заклинаю тебя, – сказал Седрик, обращаясь к тому, кого он принимал за призрак своего умершего друга, – если ты смертный – говори! Если же ты бесплотный дух – поведай, зачем ты явился к нам и что я могу сделать для упокоения твоей души? Живой или мертвый, благородный Ательстан, откройся Седрику!

– Погоди, – отвечал призрак очень спокойно, – дай сперва перевести дух и отдохнуть немного. Ты спрашиваешь, жив ли я? Вот уж именно чуть жив – как человек, три дня сидевший на хлебе и воде, – три дня, но они мне показались тремя веками. Да, отец Седрик, на хлебе и воде! Клянусь небесами и всеми святыми, иной пищи у меня не было целых трое суток, и только по воле Бога случилось так, что я здесь и могу рассказать об этом.

– Как же так, благородный Ательстан, – сказал Черный Рыцарь, – я сам видел, как вы пали от руки бешеного храмовника в Торкилстоне. Я думал, да и Вамба нам говорил, что вам прорубили череп до самых зубов.