Айвенго (Ivanhoe)

I am conscious that I shall be found still more faulty in the tone of keeping and costume, by those who may be disposed rigidly to examine my Tale, with reference to the manners of the exact period in which my actors flourished: It may be, that I have introduced little which can positively be termed modern; but, on the other hand, it is extremely probable that I may have confused the manners of two or three centuries, and introduced, during the reign of Richard the First, circumstances appropriated to a period either considerably earlier, or a good deal later than that era.	Полагаю, что поведение и внешний облик моих героев заслужат немало упреков со стороны лиц, расположенных строго разбирать мою повесть, учитывая нравы того времени, когда жили ее герои. Возможно, что я ввел мало таких бытовых черт и поступков, которые можно было бы назвать явно современными; но, с другой стороны, весьма возможно, что я смешал нравы двух или трех столетий и приписал царствованию Ричарда I явления, имевшие место либо гораздо раньше, либо значительно позже изображенного мною времени.
It is my comfort, that errors of this kind will escape the general class of readers, and that I may share in the ill-deserved applause of those architects, who, in their modern Gothic, do not hesitate to introduce, without rule or method, ornaments proper to different styles and to different periods of the art.	Я утешаюсь тем, что ошибки такого рода ускользнут от внимания среднего читателя, и что я смогу разделить незаслуженный успех с теми архитекторами, которые, без всякой системы и правил, не задумываясь вводили в модную готику орнаменты, свойственные различным стилям и различным периодам искусства.
Those whose extensive researches have given them the means of judging my backslidings with more severity, will probably be lenient in proportion to their knowledge of the difficulty of my task.	Те же читатели, которым их обширные научные изыскания позволят строго судить мои промахи, проявят известную снисходительность именно в силу своего понимания всей трудности моей задачи.
My honest and neglected friend, Ingulphus, has furnished me with many a valuable hint; but the light afforded by the Monk of Croydon, and Geoffrey de Vinsauff, is dimmed by such a conglomeration of uninteresting and unintelligible matter, that we gladly fly for relief to the delightful pages of the gallant Froissart, although he flourished at a period so much more remote from the date of my history.	Мой почтенный, но находящийся в пренебрежении друг Ингульфус доставил мне много ценных указаний; но свет, излучаемый Кройдонским монахом и Джефри де Винсау, затемнен таким нагромождением неинтересного и неудобопонятного материала, что я с радостью обратился за помощью к страницам любезного Фруассара, хотя он и процветал в эпоху, весьма отдаленную от описываемых мною событий.
If, therefore, my dear friend, you have generosity enough to pardon the presumptuous attempt, to frame for myself a minstrel coronet, partly out of the pearls of pure antiquity, and partly from the Bristol stones and paste, with which I have endeavoured to imitate them, I am convinced your opinion of the difficulty of the task will reconcile you to the imperfect manner of its execution.	Но если, дорогой друг. Вы все же будете достаточно великодушны, чтобы простить мне самонадеянную попытку сплести себе венок менестреля частью из чистейших жемчужин древности, частью из бристольских подделок, которыми я пытался подменить настоящие, я убежден, что Ваше понимание трудностей моей задачи примирит Вас с несовершенством ее выполнения.
Of my materials I have but little to say. They may be chiefly found in the singular Anglo-Norman MS., which Sir Arthur Wardour preserves with such jealous care in the third drawer of his oaken cabinet, scarcely allowing any one to touch it, and being himself not able to read one syllable of its contents.	О материалах мне остается сказать немного: они все содержатся в одной англо-норманской рукописи; сэр Артур Уордор ревностно хранит ее в третьем ящике своего дубового стола; он никому не позволяет к ней прикоснуться, сам же не в силах прочесть из нее ни одного слова.