– Благодаря вашей мудрости, преподобный отец, – сказал прецептор, – темная завеса спала с глаз моих. Я никак не мог понять, почему такой доблестный рыцарь, как Бриан де Буагильбер, мог так увлечься прелестями этой женщины. Я принял ее в обитель с той целью, чтобы помешать их дальнейшему сближению.
– Стало быть, до сих пор между ними не было ничего такого, что было бы нарушением обетов? – спросил гроссмейстер.
– Как? Под нашим кровом?! – с ужасом произнес прецептор, осеняя себя крестным знамением. – Сохрани нас, святая Магдалина и десять тысяч праведных дев! Нет! Но его страсть к ней казалась мне до того странной и противоестественной, что я мог приписать ее только припадку умопомешательства. Но раз ваша высокочтимая мудрость обнаружила, что эта распутная еврейка занимается колдовством, быть может, этим и объясняется его непонятное и безумное увлечение.
– Так и есть! Так и есть! – воскликнул Бомануар. – Вот видишь, брат Конрад, в настоящем случае брат Бриан заслуживает скорее жалости, чем строгой кары, более нуждается в поддержке, нежели в наказании лозою. Вот случай доказать, что наши увещевания и молитвы могут вернуть заблудшего. А английские законы дозволяют и предписывают каждому судье чинить суд и расправу в пределах, на которые простирается его правосудие. Всякий барон имеет право задержать, судить и приговорить к казни колдунью. Приготовьте большой зал для суда над колдуньей.
Альберт Мальвуазен поклонился и вышел, но, прежде чем распорядиться приготовить зал для суда, он отправился искать Бриана де Буагильбера, чтобы сообщить ему о вероятном исходе дела.
Он застал Бриана в бешенстве от отпора, который он снова только что получил от прекрасной еврейки.
– Какое безрассудство! – кричал он. – Какая неблагодарность отвергать человека, который среди потоков крови и пламени рисковал собственной жизнью ради ее спасения!
– А по-моему, вы одержимы дьяволом, – сказал прецептор. – Сколько раз я вам советовал соблюдать осторожность! Не я ли вам повторял, что на свете многое множество христианских девиц, которые сочтут грехом для себя отказать такому как вы. Я начинаю думать, что старый Лука Бомануар прав в своем предположении, что она вас околдовала.
– Лука Бомануар! – воскликнул Буагильбер с укоризной. – Так-то ты соблюдаешь предосторожности, Мальвуазен! Как же ты мог допустить, чтобы этот выживший из ума сумасброд узнал о Ревекке?
– Кто-то пронюхал и донес, а кто донес, сам черт или кто другой, про то известно только черту. Но я, как умел, старался выгородить тебя. Ты не пострадаешь. Тебя жалеют. А она – колдунья и должна за это понести кару.
– Ну нет, клянусь Богом, я этого не допущу! – сказал Буагильбер.
– А что ты можешь?! – спросил Мальвуазен. – Теперь ни ты, ни кто другой не в силах ее спасти. Лука Бомануар заранее решил, что казнь еврейки послужит очистительной жертвой за все любовные утехи рыцарей Храма. А тебе известно, какова его власть.
– Наши потомки никогда не поверят, чтобы могло существовать такое бессмысленное изуверство! – воскликнул Буагильбер, в волнении расхаживая взад и вперед по комнате.
– Чему они поверят или не поверят, я не знаю, – спокойно сказал Мальвуазен, – но я отлично знаю, что в наше время и духовенство, и миряне, по крайности девяносто девять человек на каждую сотню, провозгласят аминь на решение нашего гроссмейстера.
– Знаешь, что я придумал? – сказал Буагильбер. – Ты ведь мне друг, Альберт, помоги мне. Устрой так, чтобы она могла бежать. А я увезу ее куда-нибудь подальше, в безопасное и потаенное место.
– Не могу, если бы и хотел, – возразил прецептор. – Весь дом полон прислужниками гроссмейстера или его приверженцами. Притом, откровенно говоря, я не хотел бы впутываться в эту историю, даже имея надежду выйти сухим из воды.
– Мальвуазен, – сказал Буагильбер, – какой же ты хладнокровный…
– …друг, – подсказал прецептор, поспешно прерывая его фразу из опасения, чтобы Буагильбер не сказал чего-нибудь похуже. – Да, я хладнокровный друг, а потому и могу подать тебе разумный совет. Иди, покайся гроссмейстеру: припади к его ногам и скажи ему…
– Только не к его ногам! Нет, я просто пойду к старому ханже и выскажу…
– Ну хорошо, – продолжал Мальвуазен спокойно, – объяви ему, что ты страстно любишь эту пленную еврейку. Чем больше ты будешь распространяться о своей пламенной страсти, тем скорее он поспешит казнить твою прелестную чародейку.
– Нет, – сказал Бриан де Буагильбер после минутного размышления. – Я не дам старому изуверу такого сильного оружия против себя. Да, я предоставлю ее на волю судьбы, если только…
– Не ставь никаких условий, раз ты уже принял такое разумное решение, – сказал Мальвуазен. – Ну а теперь я покину тебя: не следует, чтобы нас видели за дружеской беседой. Пойду распорядиться, чтобы приготовили зал к предстоящему судилищу.
Оставшись один, Буагильбер прошептал:
– Дорого ты обойдешься мне, Ревекка! Но почему я не в силах покинуть тебя, как советует этот бездушный лицемер?