Айвазовский

Иван Айвазовский, с детства наделённый как любознательностью, так и подвижностью, немало ходил по городу и его окрестностям. Отправлялся пешком почти до самого Коктебеля, а по дороге любовался степными пейзажами, их разнотравьем, простором, бегом облаков, сменой освещения, которое так сильно преображало ландшафт. Он запоминал панорамы гор, следил взглядом за линией холмов, за причудливыми изгибами бухт, и эти образы, словно врезавшиеся в его память, влияли на эстетический вкус начинающего живописца, на становление его как творческой мыслящей личности. Смысл подобных впечатлений от крымской земли выразил в стихотворении «Коктебель» младший современник И. К. Айвазовского М. А. Волошин:

С тех пор, как отроком у молчаливых
Торжественно-пустынных берегов
Очнулся я, — душа моя разъялась,
И мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов.
Так вся душа моя в твоих заливах,
О, Киммерии тёмная страна,
Заключена и преображена[20].

Он узнал и о том, что город находится на долготе Святой земли, с чем предположительно связана этимология его названия: Феодосия — «Богом данная». Таким названием её наделили выходцы из Милета, поселившиеся здесь полторы тысячи лет назад. Щедро одарённый в гуманитарной сфере подросток с интересом изучал факты из древней истории и градостроения, например, то, что милетский зодчий Гипподам в далёком V веке до Рождества Христова впервые стал применять принцип регулярной городской застройки. Хотя от античных строений на феодосийской земле сохранились фундаменты только двух зданий, что даёт слишком скудные фактические данные, однако результаты археологических раскопок древних поселений здесь не столь бедны, в чём Иван Айвазовский мог убедиться благодаря экспозиции керамики и монет в старейшем городском музее древностей[21]. Спустя десятилетия он, уже прославленный маринист, увидел знаменитые «феодосийские серьги» в «золотой кладовой» петербургского Эрмитажа[22].

С юных лет Иван гордился родным городом, история которого восходила ко временам Античности. В ту далёкую эпоху на феодосийских землях процветало земледелие, велась оживлённая торговля, чеканилась собственная монета. Географическое положение Феодосии на протяжении столетий привлекало к ней завоевателей. Во времена Боспорского царства здесь произошло восстание Совмака. Татаро-монголы обложили город данью. Генуэзцы выкупили город, превратили его в крепость. Её развалины, особенно живописная башня святого Константина, привлекали внимание будущего художника своей мощью и выразительностью.

Краевед И. М. Саркизов так описывал облик старой Феодосии: «Море властно врывается в город, бьётся у подножия бульвара и брызгами своих волн обдаёт поседевшую от времени башню св. Константина. Смена времён и народов, динамичное движение исторических событий на протяжении долгих веков не могли не отразиться на этом осколке далёкого прошлого»[23]. В период турецкого владычества город именовался Кучук-Стамбул, что означало Малый Стамбул. Особый колорит в его облик добавили минареты, мечети, фонтаны, построенные во время господства турок. Сохранившаяся мечеть Муфти-Джами также служила основой для зарисовок юного Айвазовского.

Но особенно волновавшие его исторические события начинались с 1771 года, когда феодосийская земля перешла во владение России благодаря завоевательной политике Екатерины Великой, «немки с русской душой», как говорила о себе императрица. Однако в Феодосии начала XIX века можно было найти лишь намёк на величественные картины древности и историю отдалённых столетий — этот пыльный, довольно малолюдный провинциальный город для многих не был привлекателен, но только не для Ивана Айвазовского.

С детских лет мальчик проявлял незаурядные способности к искусствам. Он тонко чувствовал музыку и практически самостоятельно научился играть на скрипке, на что способны лишь очень немногие. Да и талант к рисованию нисколько не уступал его музыкальному дару, а скорее даже превосходил его. Иван рисовал самоварным углём на побелённых стенах родного дома. Пройдёт всего лишь десятилетие, и его особый дар мариниста будет очевиден не только в России, но и во всей Европе. Но пока о талантах подростка почти никто не знал, а он сомневался в своих способностях, не понимал, как их развивать, да и нужно ли это кому-то, и прежде всего ему самому. Та довольно аскетичная обстановка, которая сопутствовала быту их совсем небогатой семьи, не давала надежд ни на получение профессионального образования в сфере искусств, ни на возможность свободно заниматься живописью или музыкой ради своего удовольствия. Будущее юного живописца терялось в туманно-серой дымке утра на киммерийских просторах — утра жизни художника.