— Вот это любовь к родному городу! — воскликнул Калмыков. — Значит, не только железная дорога и торговый порт возникли благодаря стараниям Ивана Константиновича. Действительно мы находимся в стране Айвазовского!..
— Дедушкой построены и городской концертный зал и картинная галерея, которую он после своей смерти завещал городу. Но, друзья мои, есть еще одна неоценимая услуга, которую он оказал Феодосии. Без нее невозможно было бы ни строительство порта, ни рост города, ни сколько-нибудь сносная жизнь феодосийцев. Это питьевая вода, в которой долгие годы нуждался город. По старинной поговорке, в Феодосии легче было достать ведро вина, чем ведро воды. В 1880 году дедушка передал в вечную собственность города воду из источника своего имения Субаш. Я покажу фонтаны, сооруженные в память этого события.
Солнце уже взошло, когда художники по бульвару подошли к красивому фонтану-памятнику из бронзы, изображавшему женщину. В руках она держала раковину, из которой лилась вода в каменный бассейн. У ног женщины лежала обвитая лаврами палитра. На палитре была надпись: «Доброму гению». К фонтану уже шли люди с ведрами. Пожилая женщина ласково поздоровалась с Латри:
— Здравствуй, Мишенька! Приехал на праздник?
— Здравствуйте. Приехал. И не один. Товарищей привез. Показываю им Феодосию…
— Дело хорошее. Пусть посмотрят, как Иван Константинович радеет о городе. Если бы вы знали, молодые люди, сколько болезней было у нас из-за недостатка питьевой воды. А теперь вот чистую, сладкую пьем. Народ даже песни об этом складывает. И она неожиданно запела звонким голосом:
Песню подхватили другие женщины, подошедшие за водой:
— Этот фонтан город поставил в честь дедушки, — пояснил Латри, когда взволнованные художники распрощались с женщинами. — А в центре города дедушка построил фонтан из мрамора по своему проекту. Мы пойдем мимо него к базару. На базарной площади он поставил фонтан в память Казначеева.
— Да, надо торопиться на базар, чтобы успеть купить цветы, — напомнил Богаевский, — а то сегодня расхватают…
На базаре только у двух уже собиравшихся уходить торговок было по букету цветов.
— Мы берем! — схватил букеты Калмыков.
— Цветы непродажные, господин! — в один голос заявили торговки.
— Почему же? Я хорошо заплачу!.. — Калмыков вытащил ассигнации, которые дал на дорогу Куинджи.
— И не соблазняйте! Эти цветы мы Ивану Константиновичу понесем. Он у нас детей крестил. Как можно продать!..
Торговка решительно отвела руку Калмыкова с деньгами.
— Вот так история! Что теперь делать будем? — растерялись художники.
— Зачем грустишь? Цветы есть, целая арба цветов! — тронул за плечо Калмыкова Вилулла. — Мой брат все цветы в саду срезал для Айвазовского. Айвазовский его дочку замуж выдавал. Брат бедный, невеста бедный, Айвазовский приданое покупал. Цветов арба! Половину тебе даст…
— Страна Айвазовского!.. — развел руками Калмыков.
— Да, дедушка у половины феодосийцев крестил детей и, пожалуй, всех бедных невест замуж с хорошим приданым выдал, — гордо улыбнулся Латри.
Айвазовский в этот день встал раньше обычного. Домашние и приехавшие накануне гости еще спали, когда он тихо прошел в мастерскую. Сегодня Иван Константинович чувствовал себя особенно бодро. На мольберте стояла начатая вчера картина. На холсте уже вырисовывался южный берег феодосийской бухты. Студеный ветер бушует… Тяжелое серое небо нависло над морем… Волна разбилась о берег и пенящимися потоками устремилась обратно — в море. Чтобы усилить ощущение движения, он поднимет гребень новой огромной волны до уровня линии горизонта. Даже выше. Серо-свинцовый цвет неба он сочетает с оливково-охристым цветом воды. А у самого горизонта тронет воду зеленовато-голубыми лессировками. В серой красочной гамме будет этот «Прибой».
Бог мой! Он так увлекся, что позабыл, какой нынче день. Вот уже скребется в дверь мастерской и вбегает четырехлетний внук, сын младшей дочери Жанны, — Котя. Только ему Айвазовский разрешает входить во время работы к нему в мастерскую.
— Дедушка! — Котя очень возбужден. — Дедушка, приехал Миша с друзьями. И у Миши на плече сидит большая птица. У нее нос вот такой!.. — Котя, согнув указательный палец, подносит его к своему носу, показывая, какой у птицы клюв. — Пойдем скорее!
— Так вот он какой, Айвазовский! — шепчет Калмыков Богаевскому, когда Иван Константинович в широком бархатном халате выходит к ним навстречу, держа за руку Котю.