Айвангу

– Толстая? – подсказала она и громко засмеялась. – Зато ты теперь похож на настоящего мужчину. Тогда ты был просто мальчишкой. А в больнице никого из прежних нет, – прибавила она. – Доктор Моховцев перевелся в Гуврэль, Клавдия Павловна вышла замуж и уехала. Только я одна осталась… И мужа нет… – Голос ее потух. Гальгана поправила волосы, высморкалась прямо на землю, потом спохватилась, вынула откуда-то платок, вытерла нос и предложила нарочито весело:

– Да что мы здесь стоим? Пойдем ко мне домой. Посидим, вспомним старое, чайку выпьем.

Они пошли рядом. Гальгана мелко семенила, чтобы не обгонять спутника, и все время громко и звонко говорила.

Гальгана жила в старом интернате – большом деревянном доме со сквозным коридором. По обе стороны коридора виднелись двери, все, как одна, обитые оленьими шкурами. Комната у Гальганы оказалась маленькой – в ней хватило места только для кровати и тумбочки. Зато был специальный закуток с плитой и рукомойником. Комната блистала чистотой – на окнах марлевые занавески, кровать застелена покрывалом, а тумбочка выкрашена белой больничной краской.

– Вот так и живу, – небрежно бросила Гальгана, явно ожидая, что Айвангу похвалит аккуратность и чистоту ее жилища.

– Чистота, как в операционной.

Гальгана от радости покраснела.

– Садись сюда. У нас жарко. Снимай камлейку… Сейчас поставлю чайник.

Она разделась, стала хлопотать. Накрыла тумбочку марлей, поставила чашки и вытащила пузырек из-под лекарства.

– Тут у меня немного медицинского, – сказала она застенчиво. – Может, выпьем понемногу?

Айвангу засмеялся.

– Я только что удрал от спирта! Наши получили на выгрузке. Сейчас сидят на берегу и веселятся. Мне не хотелось, я ушел.

– Не хочешь, так не надо.

– Нет, – остановил ее Айвангу. – Давай все же выпьем за встречу. Такое редко бывает.

Гальгана обрадовалась и движениями опытной медицинской сестры развела спирт и разлила по чашкам.

Выпили. Подули на хлеб и молча закусили. Медленно разливалось тепло по телу. Оно разгоралось где-то в самой утробе, вливалось в кровь, и сердце разносило его упругими толчками по всему телу.

– Приятно? – лукаво спросила Гальгана и, заговорщически подмигнув, налила по второй.

Выпили. Дуть на хлеб не стали, съели по куску вяленого до черноты моржового мяса.

– Расскажи, как живешь, – попросил Айвангу.

– Живу весело, – задорно ответила Гальгана. – Уже два раза выходила замуж. Одного мужика сама выгнала. Он был лодырь и пьяница. Все просил достать ему спирту из аптеки. Однажды забрался туда в мое дежурство. А другой сам ушел. Мой земляк, лоринский. Соскучился по яранге, сказал – не может жить в такой чистоте. Скучно. Утром мойся, вечером мойся, чисти зубы, а раз в неделю ходи в баню, ногти стриги, волосы стриги. Стал жаловаться, что становится все меньше и меньше от этих стрижек и моек, теряет человеческий вид… Как его удержишь? Так и ушел. Сначала надеялась, что вернется. Вот уже полгода не приходит. Однажды я его видела на берегу среди приезжих, хотела подойти, а он сделал вид, что не узнает меня. Так и не подошла… А как твоя жена поживает?

– Давай лучше еще выпьем, – вздохнув, сказал Айвангу и сам налил.

Гальгана подперла рукой щеку и жалостливо поглядела на него. Слеза покатилась по ее щеке и упала на белую марлю маленьким пятнышком. Гальгана громко шмыгнула носом, взяла свою чашку и залпом выпила.

– Моя Раулена теперь здесь живет, – твердым голосом произнес Айвангу. – Вышла замуж за другого.

– Как же так? – Гальгана всплеснула руками. – Ведь она была твоя!

– Бумаги у меня на нее не было, – сказал Айвангу. – Свидетельство о браке называется. Сколько я из-за этой бумаги перетерпел! В тюрьме сидел. А как у тебя? Дважды бумагу давали?

– У нас просто до этого не доходило, – ответила Гальгана, глядя с прежней жалостью на Айвангу. – Бедный ты, бедный! За кого же она вышла?

– Рахтуге его зовут.

– Бедный ты, бедный! – запричитала еще громче Гальгана.

Айвангу хотел было уйти, но Гальгана не отпустила. Она постелила ему на полу, а сама улеглась на высокой кровати.

Айвангу долго лежал с открытыми глазами и думал о своей судьбе, о судьбе женщины, которая лежала в одной с ним комнате. Много ли радости дала им жизнь? И что это такое – радость в жизни? Одни познают ее в обильной и вкусной еде, другие – во власти, третьи…

Может быть, это и есть самая главная радость – любить женщину?

– Айвангу, – шепотом позвала Гальгана.

Айвангу откинул жаркое одеяло из оленьей шкуры и перебрался на кровать.

Их разбудило солнце. Оно заглянуло поверх марлевых занавесок и провело лучом по лицу Айвангу. Он открыл глаза. Гальгана тихо и покойно спала рядом. Айвангу осторожно сполз с кровати. Но Гальгана проснулась.

– Подожди…

– Мне нужно. Товарищи ждут. Надо выходить в море.

– Айвангу! Ты такой мужчина! Вот смотрю сейчас на тебя или лежу с тобой в темноте и совсем забываю, что у тебя нет ног…

– Гальгана! Никогда не говори так! – крикнул Айвангу.

Он быстро оделся и вышел из комнаты.