Айсберг

— Отлично, Оскар. Слишком много психологического давления, — спокойно сказал Питт. По правде сказать, он все еще был очень слаб и чертовски устал, но что-то большее, чем внутренняя мобилизация сил, заставляло его забыть о боли. Невидимое присутствие Лилли, Тиди, Сэма Келли, Ханневелла и других, кто стоял за ним, придавало ему силы, которых он никогда не нашел бы в себе в одиночку.

Какая-то неуловимая улыбка мелькнула на лице Рондхейма, когда он встал в начальную стойку каратэ. Но она тут же исчезла. Питт обрушил на Рондхейма точно рассчитанный удар справа, от которого голова «пирата» дернулась и завалилась в сторону. Он пошатнулся и прижался к основной мачте корабля.

В глубине души Питт понимал, что у него мало шансов одолеть Рондхейма в длительной схватке, что он не сможет вывести из строя своего противника более чем на несколько минут. Он сделал ставку на неожиданность, что давало ему преимущество, прежде чем удар каратэ вновь превратит его лицо в кровавое месиво. Но это преимущество было небольшим.

Рондхейм был невероятно крепким. Он быстро пришел в себя от сильного удара, прыгнул в сторону от мачты и замахнулся ногой по голове Питта, но просчитался, и Питт успел увернуться. Он достал Рондхейма серией быстрых ударов слева и тяжелых коротких справа, которые повалили его на колени. Рукой он держался за разбитый кровоточащий нос.

— Вы быстро поправились, — пробормотал Рондхейм, вытирая кровь.

— Я же сказал, что вы заблуждаетесь. — Питт отпрянул назад и занял полубоксерскую, полукаратистскую стойку, ожидая, что дальше предпримет Рондхейм. — На самом деле я так же подозрителен, как Карзо Бутера.

Когда прозвучало его настоящее имя, Рондхейм, возможно, почувствовал, что костлявые пальцы смерти протянулись, чтобы охватить его, но он контролировал свой голос и лицо, которое оставалось ничего не выражавшей маской.

— Похоже, я недооценил вас, майор.

— Вас легко было сбить с толку, Оскар. Или мне лучше называть вас тем именем, под которым вы значитесь в метрической записи о вашем рождении? Не имеет значения — ваша игра проиграна.

Изрыгая окровавленным ртом проклятия, с ненавистью на лице, Рондхейм бросился на Питта, но не сделал и двух шагов, как Питт, оторвав от палубы верхнюю доску, саданул ею Рондхейма по зубам. Питт вложил в этот удар все свои силы. Его плечи и тело были так напряжены, что ребра скрипели в агонии. Он знал, что второго раза не будет.

Среди общего шума раздался глухой скрипучий звук — что-то глухо треснуло. Зубы Рондхейма были выбиты из десен — они вывалились на порванные губы. В течение двух или трех секунд, когда Питт схватил его рукой. Рондхейм еще держался прямо, застыв, будто в рамке кинопроектора, а затем, как в замедленной съемке, рухнул на палубу, подобно поваленному дереву, и остался лежать неподвижно.

Питт стоял, стиснув зубы, с трудом переводя дыхание. Его правая рука безжизненно повисла вдоль туловища. Он посмотрел вверх на маленькие огоньки почти правдоподобных орудий форта и заметил, что через павильон проплывает следующая экскурсионная лодка. Он попытался вглядеться в нее, но пот застилал ему глаза.

Оставалось что-то еще, что он должен был сделать. Эта мысль вызвала отвращение, но Питт переборол его, подумав, что другого пути нет.

Он встал над раскинутыми руками находившегося без сознания Рондхейма и пригнул их вниз, оперев одну его руку о палубу и нижнюю часть металлического ограждения. Поднял свою ногу и ударил ею по этой руке, внутренне содрогаясь, когда кость треснула чуть ниже локтя. Рондхейм шевельнулся и застонал.

— Это за Джерома Лилли, — произнес Питт жестко.

Он повторил эту процедуру с другой рукой Рондхейма, отметив с чувством мрачного удовлетворения, что глаза его жертвы широко открылись, в них отразилось состояние физического шока.

— Это за Тиди Ройял.

Питт двигался автоматически, переворачивая тело Рондхейма. Он повернул его ногами в противоположную сторону, уперев их так же, как сделал с руками, в палубу и ограждение. Мыслящая часть его мозга выключилась. Все ушло из-под черепной коробки — остался только контроль за действиями рук и ног, осуществлявших эту работу. Внутри контуженной, порезанной, а местами и просто расчлененной оболочки спокойно и размеренно действовала машина. Смертельная усталость и боль были загнаны куда-то далеко в подсознание, забыты на время. Он прыгнул на левую ногу Рондхейма.

— Это за Сэма Келли.

Рондхейм пронзительно вскрикнул. Крик застрял у него в горле. Затуманенные серо-голубые глаза смотрели вверх, впившись в Питта.

— Убей меня, — прошептал он. — Почему ты не убьешь меня?