Айсберг

Она с типично женским выражением «мужчины такие тупицы» посмотрела на него и сказала:

— Печально, что сын сенатора Соединенных Штатов не узнает двух богатейших людей планеты.

Питт прислушивался к Тиди краем уха. И ему потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить ее слова. Но, когда это произошло, он опять повернул голову и внимательно посмотрел на двоих мужчин, по-прежнему занятых разговором. Потом снова обернулся к Тиди и так стиснул ее руку, что она поморщилась.

Тиди удивленно округлила глаза.

— Толстый лысый — это Ханс фон Хуммель. Второй, почтенного вида, — Ф. Джеймс Келли.

— Возможно, вы ошиблись.

— Возможно… нет, я уверена. Я однажды видела Келли на приеме по случаю инаугурации президента.

— Осмотритесь. Может, еще кого узнаете?

Тиди оглядела гостиную в поисках знакомых лиц. И ее взгляд задерживался не раз, а трижды.

— Старик в необычных очках, сидящий на диване, — сэр Эрик Маркс. А привлекательная брюнетка рядом с ним — Дороти Хауард, английская актриса.

— Она нам не нужна. Сосредоточьтесь на мужчинах.

— Еще только один кажется мне знакомым. Он только что вошел и разговаривает с Кирсти Файри. Я абсолютно уверена, что это Джек Бойл, австралийский угольный магнат.

— Как вы стали таким корифеем в том, что касается миллионеров?

Тиди пожала плечами.

— Любимое занятие одиноких незамужних девушек. Никогда не знаешь, когда с ним встретишься, так что нужно быть постоянно готовой к такому случаю, даже если он воображаемый.

— На этот раз ваша мечта осуществилась.

— И я этого не понимаю.

— Я тоже. Только мне кажется, что это встреча клана.

Питт вывел Тиди на террасу, и они неторопливо отошли в угол, подальше от толпы. Питт смотрел, как небольшие группы гостей проходят в дорогие двустворчатые двери, замечал, как они глядят на него и отворачиваются — не в замешательстве, а скорее как ученые, наблюдающие эксперимент и обсуждающие его возможные результаты. У него появилось неприятное ощущение, что прийти к Рондхейму — ошибка. Питт как раз обдумывал возможность незаметно удалиться, как Кирсти Файри заметила их и подошла.

— Не хотите перейти в кабинет? Мы начинаем.

— Кто читает? — спросила Тиди.

Лицо Кирсти просветлело.

— Оскар, конечно.

— О боже, — прошептал Питт.

Он позволил Кирсти отвести себя в кабинет, как ягненка на заклание; Тиди шла следом.

К тому времени как они вошли в кабинет и нашли свободные плюшевые кресла среди расставленных полукругом у возвышения, он был почти полон. Конечно, это было слабое утешение, но Питт считал, что им повезло: они сидели в последнем ряду у выхода, что давало возможность со временем незаметно исчезнуть. Но тут эта надежда рассеялась: слуга затворил дверь и запер ее на засов.

Через несколько секунд тот же слуга повернул выключатель, свет померк и кабинет погрузился в полную тьму. На помост поднялась Кирсти; ее осветили два розовых прожектора, и она стала похожа на мраморную греческую богиню, стоящую на пьедестале в Лувре. Питт мысленно раздевал ее, пытаясь представить себе, как она выглядит без одежды. Он покосился на Тиди.

Ее восторженное лицо заставило его задуматься, не в том ли направлении развиваются и ее мысли. Питт поискал руку Тиди, нашел и крепко сжал пальцы. Тиди была так поглощена увиденным на помосте, что не заметила прикосновения Питта и не ответила на него.

Стоя неподвижно, купаясь во взглядах невидимой публики, Кирсти довольно улыбнулась с той уверенностью, какую способна испытывать лишь женщина, знающая, что она прекрасна.

Наклонив голову к замолкшим в темноте зрителям, Кирсти заговорила:

— Дамы и господа, уважаемые гости! Сегодня наш хозяин Оскар Рондхейм представит вам свою последнюю работу. Он прочтет ее на нашем родном исландском языке. Затем, поскольку большинство из вас понимает по-английски, он прочтет избранные стихотворения замечательного современного ирландского поэта Шона Мэги.

Питт повернулся и прошептал Тиди:

— Следовало подкрепиться по меньшей мере еще десятью чашками пунша.

Лица Тиди он не видел. Но в этом не было необходимости: она резко ткнула его локтем в ребра. Когда Питт опять повернулся к помосту, Кирсти исчезла и ее место занял Рондхейм.

Можно было бы сказать, что следующие полтора часа Питт терпел все муки проклятых. И это была бы неправда. Через пять минут после того, как Рондхейм начал монотонно читать длинную исландскую сагу, Питт крепко уснул, уверенный, что в темноте никто не заметит отсутствия его восхищения поэзией.

На Питта накатилась первая волна сна, и он в сотый раз увидел себя на берегу; он держал в руках голову доктора Ханневелла. Снова и снова он беспомощно смотрел, как в его глаза глядят пустые глаза Ханневелла; тот отчаянно пытался заговорить, сделать свои слова понятными.

Наконец он произнес три слова, как будто не имеющие смысла, облако заволокло усталое старое лицо, и Ханневелл умер.