Ай-ай и я

Был еще один человек, чье поведение озадачивало нас. Мы долго спорили, что все это могло бы значить, но стеснялись спросить у него. Он переправлялся через реку на пироге, а затем шел через песчаные дюны к тропке, по которой девушки спускались мыть посуду. Миниатюрный и стройный, он одевался в шорты и чистую рубаху, а на голове его красовалась традиционная для мальгашей соломенная шляпа. Через плечо у него всегда была перекинута палка, с конца которой свисала небольшая сумка из соломы — по всей видимости, его завтрак. Всякий раз, когда этот мальгаш проходил мимо наших палаток, он останавливался, снимал шляпу, склонял голову (в этом своем поклоне он напоминал эмбрион в утробе матери) и, лопоча что-то в знак приветствия, ждал, чтобы мы ответили тем же. Когда церемония заканчивалась, он надевал шляпу и шел к домику для животных. (Чем он там занимался, я заметил только после того, как он проделал это несколько раз.) Поприветствовав снятием шляпы нас, он еще раз снимал ее, проходя мимо домика для ай-ай, единственным обитателем которого пока был Верити. Может, он считал животное зловещим и молил не насылать на него горестей и бед? Этого мы никогда не узнаем, но факт тот, что он снимал шляпу и перед нами, и перед нашим пленником.

Еще одним колоритным персонажем была девушка с ведром. Полненькая и в то же время грациозная, с широкой яркой улыбкой и соблазнительными глазами с поволокой, она дважды в день приходила за водой с огромным желтым пластмассовым ведром. Мы слышали, как она, приближаясь, что-то напевала милым и щебечущим, как у черного дрозда, голосом. Наконец она показывалась с надетым на голову, словно шляпа, ведром. Ведро было столь огромно, что полностью накрывало ей голову, и видеть из-под него она могла разве что свои ступни; но тем не менее девушка грациозно, словно серна, ступала по тропинке со всеми ее камнями и корягами. Естественно, ведро служило отличным резонатором, так что ее пение отзывалось всюду звонким эхом. Возвращаясь назад с полным ведром на голове, она посылала нам ослепительную улыбку, желала всего самого доброго и продолжала свой путь по взбирающейся на холм тропинке, по-прежнему оглашая округу счастливой песней. Мы всегда с нетерпением ждали ее серенад и цирковых трюков с ведром и каждый раз жалели, что все это длится так недолго.

К этому времени Верити стал совсем ручным, и каждый вечер Ли ходила кормить его с рук. Вообще-то в кормлении с рук не было строгой необходимости, но оно дает представление о том, сколько пищи требуется животному. Если животному просто оставить пищу, оно часто разгрызает ее, не съедая, и разбрасывает по всей клетке, так что, когда утром приходишь убирать, трудно понять, сколько же пищи было съедено фактически. Верити с удовольствием поедал хлебные шарики с медом и сырым яйцом, каждый размером с мячик для пинг-понга. Потом наставал черед его любимых жирных личинок жуков, которые он поглощал с великим наслаждением. Поскольку мощные зубы ай-ай постоянно растут, ему нужно грызть что-нибудь твердое, иначе зубы грозят превратиться в клыки. Ну а уж грызть-то было что: тут и подгнившие палки, и кокосовые орехи в кожуре, и сахарный тростник. Тростник, равно как и личинок жуков, исправно поставлял Марк — маленький коренастый бодрый мальгаш, который был у нас на стройке за прораба. Он был глубоко предан Ли, но досаждал ей тем, что упорно называл ее Мама.

Забавно было наблюдать, как по-разному Верити обходился с различными блюдами. Мягкие шарики с медом он подносил ко рту средним пальцем, точно вилкой. Так же он поступал и с жирными личинками жуков, но начинал с того, что отгрызал им головы, отчего те судорожно корчились и сплющивались, как проколотые воздушные шарики, а потом с наслаждением принимался за остатки. Палки сахарного тростника он раскусывал своими огромными зубами, сдирая внешнюю грубую кору и добираясь до сладкой сочной мякоти. Сахарный тростник, по которому прогулялись зубы ай-ай, выглядел как некий древний музыкальный инструмент вроде архаической флейты.