Ай

Под стеклом лежал одинокий булыжник, покрытый зелёным мхом.

- Что это?

Юля произнесла вопрос таким тоном, что любой другой мальчик из тех, которых она знала до сих пор, немедленно принялся бы извиняться. Кевин же всего лишь приблизил своё лицо к табличке.

- Камень мостовой, - довольный, отрапортовал он. - Восемнадцатый век.

- И всё?

- По-видимому, да.

Пройдя чуть дальше вдоль стены, они замерли у куска ржавой железной трубы. Кевин, стремясь быть на шаг впереди желаний спутницы, прочитал вслух:

- Остатки водопроводной трубы. Бруклин. Конец двадцатого века.

У полусгнившей доски, сломанной пополам Юля сказала:

- Дай я угадаю. Часть забора. Двадцать первый век.

- Осечка, - злорадно сообщил Кевин. - Еда бобров штата Пенсильвания.

- Бедные животные! У них там свежего дерева нет?

- Не в этом дело, - послышался чужой голос сзади. - Наводнением унесло дом, и он застрял в бобровой плотине.

Говоривший не имел на себе униформы, из чего можно было заключить, что он — такой же посетитель. На лице его красовались пышные усы.

- Вы часто здесь бываете? - вежливо осведомилась Юля, стараясь спрятать акцент.

- Каждый день. Иногда по два раза.

- А что здесь для вас самое интересное?

- С удовольствием вам покажу. Идёмте.

У экспоната оказалось разбитым стекло, а сам он, должно быть, отсутствовал, поскольку ровно посередине демонстрационной дощечки зияла дыра.

- Символ несуществующего, - важно сообщил усач. - Автор неизвестен. Век тоже.

- Подделка! - воскликнул Кевин. - Оригинал хранится в Лувре.

- Это в Лувре вашем подделка, - невозмутимо возразил мужчина. - А здесь и сертификат есть, и результаты экспертизы. За него «Солсби» предлагал двести миллионов.

- Фунтов? - язвительно уточнил Кевин.

- Ну, не долларов же.

Они продолжили экскурсию, осмотрев скелет городской крысы, сломанную патефонную иголку, вязаные носки сержанта армии конфедерации, зуб неизвестного чиновника, гвоздь, засохшую слюну гадюки.

«Мне это снится, - сказала себе Юля. - Этого не может быть. Музеев бессмысленного хлама, найденного на помойках мира, не существует. А если это сон, то мы сейчас в том легко убедимся».

С тех пор, как они вошли сюда, в зале народу значительно прибавилось.

- Послушайте, - обратилась Юля к одному из них, молодому парню лет тридцати. - Вы не могли бы пожертвовать для нашего музея свой глаз?

- Левый или правый? - бодро уточнил парень.

- Правый, наверное, лучше. Как ты считаешь, Кевин?

- Несомненно.

И парень сделал то, что хотела Юля — вынул глаз и протянул его на ладони, окровавленный, с шевелящимся зрачком. Что и требовалось доказать.

- Вы знаете, а я передумала. Затолкайте его обратно. Или выкиньте, если он вам не нужен.

Она даже не стала смотреть, как парень справится со своими проблемами. Вместо этого она подошла к окну и сорвала карниз, потянув за штору.

- Так больше света, - пояснила она, хотя никто на её шалость внимания и не обратил. - Кевин, не стой пнём. Помогай.

Вдвоём они быстро оголили все окна, но Юля желала большего. Взяв булыжник восемнадцатого века, она швырнула его в люстру. Он, не долетев, обрушился на витрину с обломком трубы.

- Дакось я, - азартно поплевал на руки Кевин. - Ты ещё слабенькая.

И не оплошал — перебил, наверное, изношенный подвесной механизм. Люстра грохнулась на пол, устелив пол мелкими осколками. Но Юля уже переключилась на следующее озорство: издалека, не подходя к экспонату, она принялась листать страницы какой-то книги. Потом простым дыханьем зажгла древнюю керосиновую лампу, в которой и керосина-то лет сто уже не было. Потом без помощи альпинистских приспособлений лазила по стенам и даже висела вниз головой на потолке, пальцами ног держась за проводку. Пугало её только одно: сон никак не заканчивался.

- Кевин, - позвала она. - Я устала.

И тут же проснулась в своей постели в квартире «дяди Бори».

От сна осталась лишь легкая запыханность дыханья, и впечатления были всё ещё очень свежи и буквально «пахли» реальностью. За окном благоухал день, и этот факт теперь занимал Юлю больше других. Она что, проспала целые сутки? И на самом деле никуда сегодня не ходила? Или это завтрашний день? Но тогда где она была вчера? Ведь не в музее же?

На кухонном столе лежала записка, состоявшая всего из одной фразы: «Чувствуй себя как дома». Холодильник, заполненный до отказа, вмещал самые любимые Юлины лакомства, и полки шкафов ломились от пакетиков с орешками, сухофруктами и даже экстремально вредными чипсами. Кофе какого-то диковинного сорта она пила, вдыхая с наслаждением его пары. На всякий случай ущипнула себя за кожу на локте — не снится ли опять. Нет. Больно. Но чёрт возьми, до чего же ярким и объемным был её сон! И самое главное — когда он начался?

Стал надвигаться вечер. Юля наскоро приняла душ, переоделась и вышла на улицу.

Едва оказавшись на свежем воздухе, она поняла, что знает, куда нужно идти. Где бордволк, где авеню с грохочущими над ней поездами. А это значит, она действительно утром выходила гулять. Когда же и где её сморил сон? Подошедший гитарист Алекс вывел её из задумчивости.